— Ну?
— Гну! — не очень-то по-джентельменски отозвался Голованов. — Информации как не было, так и нет.
— Однако, не скажи, — возразил ему компьютерный бог, у которого выиграть в шахматы было просто невозможно, и он порой даже фору давал — слона, коня, а иной раз и ферзя. — То, что рассказала эта девчонка…
— Ты имеешь ввиду этого богатенького козла, который запал на молоденькую капустку, то бишь на свежачка?
— Ну! — подтвердил Макс, по привычке запуская свою пятерню в бороду.
— И хочешь сказать, что этот самый Чижевский, осознав, что ему уже не вернуть по-хорошему эту молоденькую ягодку, и в то же время не в силах перенести свое поражение…
— Ну! — вновь буркнул Макс и, качнув бородой, подтвердил мысль Голованова.
— Исключено! — безапелляционно произнес Голованов, ставя на версии бородатого Макса жирную точку.
— Но почему? — искренне возмутился тот.
— Да потому, — попытался втолковать ему Голованов, — что этот самый господин Чижевский не такой уж дурак, чтобы идти на мокруху ради какой-то…
Он вовремя остановился, покосившись на Ирину Генриховну, однако не утерпел и все-таки закончил свою мысль:
— Пусть даже очень умненькой, красивой и молоденькой.
Замолчал было, рассматривая свои ногти, и негромко добавил:
— Если этот самый Чижевский действительно такой крутой… да ты хоть догадываешься, сколько он может прикупить на свое бабло таких вот красивых, умненьких да молоденьких, вместо того, чтобы завязываться на мокрухе?
И вновь словно точку поставил, на этот раз окончательно:
— Вот так-то вот! И нечего на этой разработке время терять. Пустышка!
— Не скажи, — возразил ему Макс, уже более серьезно теребя пятерней свою несчастную бороду. — Если он действительно запал на эту девчонку…
— Ты, видимо, меня плохо слушал, — перебил его Голованов. — Я ведь сказал, что не такой уж дурак этот господин Чижевский, чтобы идти на мокруху. А он, как мне представляется, действительно не дурак, если смог добиться определенных высот. И он должен был загодя просчитать, что милиция сразу же начнет отрабатывать версию убийства, как только станет ясно и понятно, что Стаса Крупенина уже нет в живых. И как только сыщики выйдут на эту самую Татьяну…
— А если он уже не мог справиться со своими чувствами? — негромко, как бы сама для себя, произнесла Ирина Генриховна, припоминая рассказ Савельевой. — И когда эта самая ревность подперла его так, что уже и дышать было больно?…
— Ну, а я о чем говорю? — поддакнул Макс.
— Чушь, чушь и еще раз — полная чушь! — все также безапелляционно заявил Голованов. — Все эти сопли — для изнеженных бабенок да невостребованных сопляков, которые любят копаться в своей душонке. А тут, судя по всему, многоопытный зверюга, и ему все эти ваши шкалики-моргалики…
Он замолчал и махнул рукой. Мол, чего с вами говорить, ежели вы не можете понять элементарной логики мужиков дела, мужиков-завоевателей.
— Однако, не скажите, — употребив любимое словечко бородатого Макса, возразила ему Ирина Генриховна. — Ревность, причем совершенно дикая ревность, настигает не только изнеженных бабенок да невостребованных, как вы изволили выразиться, сопляков. И криминалистическая практика доказывает, что самые жестокие убийства из-за ревности случались именно с сильными, как могло бы показаться на первый взгляд, мужиками.
Она замолчала было и ее лицо исказила неприятная, язвительная ухмылка.
— Они же самцы! Они вообразили себя этакими всесильными самцами-поработителями, которым можно и доступно буквально все. Все! А тут вдруг такой облом. Девятнадцатилетняя девчонка, которую он затащил в постель на загородной даче, и неотесанный студентишко, пусть даже и спортсмен. И это… это, я вам скажу… от подобного облома можно и с катушек сойти, и весь мир возненавидеть. И тогда уже никакие тормоза не помогут.
Голованов только вздохнул: «Да уж». Мол, вы при своем мнении, а я остаюсь при своем. Однако надо было что-то говорить, и он произнес с ноткой вызова в голосе:
— Ну и что вы предлагаете?
Ирина Генриховна невольно усмехнулась. Ох уж эта мужская независимость, взлелеянная на самонадеянности!
— Ну, если вы пока что не можете предложить ничего более дельного, то придется, видимо, принять предложенную Максом версию, что уже само по себе предполагает тщательную отработку сводки происшествий по Москве и области.
— С упором на день исчезновения этого парня? — уточнил дотошный Макс.
— Разумеется. Думаю, есть смысл поискать его среди неопознанных трупов. — Она повернулась к явно скучающему Голованову, лицо которого отображало мировую скорбь. — Всеволод Михайлович, вы же аналитик! Ничего не хотите добавить?
— Хочу, — хмыкнул Голованов, по-своему расценив незамысловато язвительную женскую лесть. «Аналитик, мать твою…». — Хочу. И, в первую очередь, хотел бы знать, отчего бы это Стас Крупенин уехал в тот вечер не на своей иномарке, которую приобрел вовсе не для того, чтобы она ржавела под окнами дома, а на общественном транспорте? Это раз. Теперь второе. Куда он все-таки мог направить свои стопы, что даже отказался в этот вечер от свидания со своей девушкой? И третье.
Он задумался на минуту, словно еще не до конца в его сознании сформировался мучивший его вопрос, и негромко произнес:
— Может быть, вы и правы в чем-то, оба. Любовь и ревность — дело хлесткое, причем не только в сопливом возрасте. Здесь такие закидоны могут случатся, что ни кому мало не покажется. Но…
Ирина Генриховна бросила на Голованова пронзительный взгляд. «Любовь и ревность… и не только в сопливом возрасте…». Что… что он хотел этим сказать?
— Короче говоря, вы упускаете из вида еще один рисковый фактор, — продолжал, между тем, Голованов. — И этот фактор — его спортивная деятельность.
При этих словах бородатый Макс уклончиво пожал плечами, видимо уже машинально запустив свою пятерню в бороду, однако реакция Ирины Генрихов-ны оказалась несколько иной.
— Но причем здесь спорт? — Насколько я знаю…
— Ирэн, дорогая, — наконец-то, подал голос и Макс, — может наш Севка действительно в чем-то прав? Тем более, что рукопашный бой это не шашки и даже не прыжки в длину с разбега, это…
— Да о чем вы говорите? — уже искренне возмутилась Ирина Генриховна. — Парень был влюблен в спорт, а вы… как…
— Как два упертых маразматика, — засмеялся Голованов.
— Да! Как два упертых маразматика бормочете бог знает что!
— Это рукопашный бой, Ирэн, — со спокойной назидательностью в голосе произнес Макс, прекратив теребить свою бороду. — И уже одно это может предполагать многое.
— Но ведь Голованов сам слышал, как мать Кру-пенина сказала, что…