— Жена — это Анна Семеновна?
— Да, — подтвердил Крупенин, и Голованов вдруг подумал о том, насколько сближает людей общая беда. Казалось бы, давно уже развелись, у этого мужика новая жена, а вот поди же ты — убили их сына, и они снова идут в одной упряжке.
— Так вот, — злым от волнения голосом, продолжал между тем Крупенин, — на все наши слова и заверения, что Стаса просто невозможно было подловить и ограбить, этот мальчишка заверял нас, что это всего лишь эмоции, которые к делу не подошьешь, тем более, что факты говорят об обратном.
— Мальчишка это Тучков? — на всякий случай уточнил Голованов. Вместо ответа Крупенин только вздохнул обречено.
— А вы, значит, утверждаете…
— Да! И еще раз — да!
Несмотря на ясность позиций относительно гибели Стаса, разговор с отцом убитого долгое время не клеился и когда, наконец-то, Игорь Терентьевич покинул офис «Глории», Ирина Генриховна облегченно вздохнула, помассировала кончиками пальцев затылок и вопросительно уставилась на Голованова, нахмуренное лицо которого говорило само за себя. Казалось, он даже внимания не обращал на все манипуляции и телодвижения Турецкой, углубившись в свои собственные мысли.
— Всеволод Михайлович! — окликнула его Турецкая, опускаясь в свободное кресло по другую сторону журнального столика.
— Да?
— Соизволите все-таки поговорить с дамой.
— Всегда к вашим услугам.
— А вот в это позвольте не поверить, — усмехнулась Ирина Генриховна, оперируя чисто женской логикой, как вышколенный солдат винтовкой. — Впрочем, вернемся к нашим баранам.
— Уточните, — буркнул Голованов, теребя пальцами пустую чашечку из-под кофе. — Бараны — это родители Стаса или все-таки факт его убийства?
— И то, и другое! — зло отчеканила Ирина Генри-ховна, которая буквально во всем видела предвзято-неприязненное к ней отношение со стороны аборигенов «Глории», и винила в этом всех, начиная от ревнивца-мужа и кончая «дураками-мужиками», которые из-за тупой приземленности самцов-производителей даже представить себе не могли, что между мужчиной и женщиной может быть не только половая связь, но и чисто дружеские отношения. А Севка Голованов был давнишним приятелем ее Турецкого и, естественно, даже думать не мог иначе.
Однако она, как могла, старалась отгонять от себя все эти тоскливые мысли, которые теперь не покидали ее не только днем, но и длинными, пустынно-тоскливыми ночами, отчего и приезжала по утрам в «Глорию» уже настроенная против всех «идиотов» вместе и каждого в отдельности. Короче говоря, жизнь не сахар, теперь уже работа в «Глории», в которую она ворвалась как неожиданно закрутившийся смерч в пустыне, не казалась ей праздником будней, и надо было постоянно держать себя руках, не позволяя чисто женским эмоциям вырываться на волю. А потому…
— Что вы думаете об этом визите Крупенина? — Как можно мягче и спокойнее, спросила она. — А если говорить точнее…
Она, видимо, не смогла подыскать наиболее точных слов и только щелкнула своими длинными красивыми пальцами, привлекая тем самым к себе внимание.
— А чего здесь думать? — глухо отозвался Голованов. — Мужика можно понять.
— Вот и я того же мнения, — согласилась с Головановым Турецкая. — И еще удивительно, что он не накатал жалобу в Генеральную прокуратуру.
— Еще не вечер, — негромко, не разжимая губ, пробурчал Голованов, однако она словно не слышала его.
— В таком случае, что вы думаете о смерти Стаса?
— То есть, что лично я думаю относительно его убийства? — как бы рассуждая сам про себя, уточнил Голованов.
— Ну, если вы считаете подобное уточнение столь принципиальным, — вспыхнула она, — то…
— Я уже выдвигал те версии, над которыми стоило бы поработать в первую очередь, — не обращая внимания на ее эмоциональный всплеск, негромко произнес Голованов.
— Спорт и возможная месть со стороны обиженно-оскорбленного ухажера Савельевой?
— Так точно, — кивком подтвердил Голованов. — Однако к этим двум я бы прибавил теперь еще одну — источник тех денег, которые он физически не мог заработать тренерской работой.
Он задумался и, видимо, почувствовав в молчании Турецкой настороженное ожидание, так же негромко добавил:
— И эта версия, как мне кажется, может иметь множественные варианты.
— Вплоть до криминала?
Всеволод Михайлович пожал плечами.
— Не хотелось бы, конечно, сразу думать об этом, но… Короче говоря, не исключен и подобный вариант.
Исподтишка наблюдая за Головановым, вслушиваясь в его спокойный, ровный тон, Ирина Генрихов-на уже не настаивала на абсурдности выдвинутых версий и только спросила, стукнув кулачком по журнальному столику:
— Но в таком случае я не понимаю позицию следователя! Ведь не дурак же парень! И если даже мы понимаем, что убийцу или убийц искать надо не только в Измайловском парке, то с чего бы вдруг ему зацикливаться на версии грабежа?
— Вот и я этого понять не могу, — произнес Голованов и даже руками развел, в знак полнейшего неприятия позиции следователя.
Ирина Генриховна решила, что настал тот самый момент, когда надо брать быка за рога, и напористо произнесла:
— Значит, берем это дело?
И вновь Голованов неопределенно пожал плечами.
— Я бы сказал, продолжим дело. Просто оно перешло в новую фазу развития.
Он замолчал, отстукивая по столешнице какой-то марш, покосился глазом на жену Турецкого.
— И еще одно, только без обиды.
Она уже догадывалась, о чем он скажет, но все-таки округлила вопросительно глаза.
— Да.
— По ходу расследования, видимо, придется привлечь и Александра Борисовича. Будет кому наши тылы прикрыть.
— Но ведь он… категорически… — Глаза Ирины Генриховны наполнились невысказанной болью. — Он ведь даже с чемоданчиком своим из дома ушел, чтобы только не видеть меня!
На скулах Голованова вздулись желвачки и он уперся тяжелым взглядом в жену Турецкого.
— А вы… вы убедите его, что он неправ и все это выеденного яйца не стоит, если… если, конечно…
— Да ты о чем, Севка!
Ирина Генриховна даже не заметила вгорячах, что перешла с Головановым на «ты» и выплескивает ему все то наболевшее, что иной раз не расскажешь даже близкой подруге.
— О чем ты, Сева? — свистящим шепотом вырвалось у нее. — Да неужто ты мог подумать, что я?! Господи милостивый!.. Что я могла бы себе позволить?!
Голованов даже сморщился от этих слов. Он не первый год жил на этом свете и хорошо знал, что зачастую скрывается за самыми искренними, казалось бы, женскими клятвами в супружеской верности и любви. Господи, да к чему ходить куда-то за примерами! Его любвеобильная женушка, над письмами которой в тот же Афган можно было и всплакнуть под настроение, такой кордебалет ему показала, когда осознала, что генеральшей ей уже никогда не бывать, а в сорок лет иметь в мужьях отставника майора — довольно скучное занятие…