— Ну?
— Так вот у меня вопрос к тебе, как к профессионалу. Чем ты займешься, поджидая своего клиента, если…
Но он же был в перчатках! — наконец-то стал «врубаться» Агеев.
— Не скажи-и-и… — задумчиво протянул Голованов. — Это он замок вскрывал в перчатках и закрывал тоже в перчатках, а вот когда он в ожидании своего нанимателя, который в это время рылся в секретере, маялся вынужденным бездельем… Домушники, Филя, донельзя любопытные люди, и он просто не мог не пройтись по твоей квартире, хотя бы ради элементарного любопытства, хотя ему и было строго настрого заказано ничего не красть, так как расплата шла наличными.
В глазах Агеева блеснули огоньки.
— И ты думаешь?…
— Я не думаю, я уверен в этом. Тем более, что он, в силу своей профессии, не мог оставить без внимания набор серебряных ножей, вилок и ложек, что лежат в буфете, и тем более подборку «гжели» с вазой для фруктов.
— А те статуэтки, что в спальне на трюмо стоят! — заволновался Агеев, уже готовый «опылять» все, что было в его квартире. — Им же, этим статуэткам, цены нет!
— Вот и я о том же, — согласился с ним Голованов. — Так что, еще по рюмашке и…
Отпечатки пальцев, совершенно не схожие с отпечатками пальцев хозяина квартиры, были сняты не только с четырех статуэток, которые в свое время привез в подарок своей жене Агеев, но и со столовых приборов, над которыми, видимо, повздыхал горестно мастер домушного дела и вынужден был положить на место, смахнув при этом с лица скупую мужскую слезу.
Уговор есть уговор, за нарушение контракта и заточку в печень можно схлопотать.
Развернутая «объективка», которую удалось собрать на Артура Чижова, никаких особенных зацепок не давала, чтобы запускать его в оперативную разработку по факту убийства Крупенина, и в то же время высвечивала отдельные стороны его жизни, которые невозможно было расценивать однозначно. Что касается его психологического портрета, который разработала Ирина Генриховна, то здесь тоже далеко не все было ясно и понятно.
«Сложная и многоцветная, эмоциональная натура, зачастую склонная к импульсивным вспышкам в тех случаях, когда речь не идет о работе, и которые превалируют порой над логикой мышления и рассудочными поступками, характеризующими его, как зрелого, вполне состоявшегося бизнесмена».
Итак, Чижов Артур Валентинович, тридцать восемь лет. Родился и вырос в семье главного технолога леспромхоза «Вологодские зори», так что, поступая в лесотехнический институт, хорошо представлял свое будущее. Однако человек всего лишь предполагает, a Бог располагает, и когда в ельциновской России все перевернулось с ног на голову, Артур Чижов, на то время еще холостяк, быстренько сориентировался и столь же быстренько женился на дочери начальника управления родного ему министерства, которая была старше его на три года, и попер в гору уже на поприще лесотоварной биржи. Естественно, не без помощи своего тестя, который ничего не жалел для процветания Закрытого акционерного общества «Вероника», названного так по имени его дочери. Пару лет спустя в благополучном семействе Чижовых родился наследник, которого назвали в честь его деда и благодетеля Виктором. Отец Вероники умер два года тому и вот тут-то…
Брак по расчету, тем более на Руси, это практически всегда мина замедленного действия, которая взорваться может в любой момент, и если Артур Валентинович еще как-то сдерживал свои эмоции при жизни всесильного тестя, который, при его-то связях, мог пустить его по миру, то сразу же после поминального стола на годовщину смерти показал себя во всей красе. Короче, никем более не управляемый и сумевший, ко всему прочему, завоевать свою собственную нишу на поприще лесотоварно-го бизнеса, пошел мужик в разнос, и, казалось, уже ничто не могло остановить. Итог — скандальный развод и прибавление еще одного холостяка в обойме столичных бизнесменов…
Когда Макс закончил изложение основных пунктов коротенького досье, собранного на Артура Чи-жова, и по привычке запустил свою пятерню в бороду, в «совещательной» комнате офиса наступило нетипичное для «Глории» выжидательное молчание, которое вынужден был прервать Голованов:
— Что, и это все?
— Отчего же «все»? — покосился на него уязвленный Макс. — Чижов — это, можно сказать, герой нашего времени, и о нем можно было бы целый роман наворотить, да только слушать меня никто не станет. А это все, что я посчитал нужным как-то выделить, чтобы хоть малость понять его натуру…
— Ладно, не бубни, — миролюбиво произнес Голованов. — Я так, сгоряча. А вот, что касается его отношений с Савельевой и, соответственно, возможности его расправы с Крупениным…
— Ишь, чего захотел! — беззлобно усмехнулся Макс, продолжая теребить свою несчастную бороду. — Савельева — это для нашего Ромео особая песня.
— А если более конкретно?
— А если более конкретно, то это совершенно закрытая для посторонних лиц тема, в которую он никого не допускал и, как я разумею, допускать не собирается. Единственное, что удалось выяснить точно, так это то, что он какое-то время пребывал в состоянии эйфории, а потом вдруг… Короче говоря, словно опустили мужика, даже улыбаться перестал, не говоря уж о его отношении к сотрудникам фирмы.
— Замкнулся?
— Пожалуй, что да. И только в самое последнее время…
— Ожил?
Макс утвердительно кивнул.
— Можно сказать, и так. Но здесь другое интересно. — Он сделал знаменитую мхатовскую паузу и негромко произнес: — Если наложить карту его психического состояния на временную карту его отношений с Савельевой, то получается один к одному.
— Ничего удивительного, — заметил немногословный Плетнев. — Когда у меня… короче, когда у меня это страшное случилось, мне тоже в петлю впору было лезть.
— Сравнил! — не очень-то приветливо пробурчал Агеев. — У тебя жена была, сын… а тут…
— Любил человек, — Плетнев покосился на него, — и продолжает любить.
— Так ты что же… выгораживаешь его?
— Я говорю то, что думаю, — отозвался Плетнев — А насчет «выгораживаешь»? Выгораживать можно, когда человек что-то совершил, а он пока что чист.
— Ладно, все об этом! — остановила Плетнева Ирина Генриховна, почему-то обращаясь к Агееву. — Максим, вы сказали, что это закрытая тема для посторонних, а его водитель? Насколько мне известно от Савельевой, Чижов полностью доверяет ему. И насколько я могу догадываться, он в курсе всех амурных и сердечных дел своего хозяина.
— Даже не сомневаюсь в этом, — подтвердил Макс, вновь запуская пальцы в бороду. — Однако не вижу возможностей подхода к этому шкафу. Он верен и предан своему хозяину, В общем, если вы все еще надеетесь, что он даст какие-то показания на Чижо-ва, то можете сразу же отбросить эту мысль. Не даст! И терять на него время не имеет никакого смысла.
— Так что же у нас остается? — раздраженно спросил Голованов, которому претили все категоричные высказывания и особенно те, в которых сквозило слово «нет».