Комната заколебалась у Великанова перед глазами.
Наверное, с минуту адвокат и его новый клиент откровенно разглядывали друг друга. Потом Великанов отвел взгляд и взял в руки газету.
Гордеев рассказал, что ознакомился с материалами дела, что поговорил с друзьями и коллегами Великанова. Тот слушал молча, никаких конкретных вопросов не задавал.
Юрий Петрович подумал, не стоит ли упомянуть Грязнова, чтобы Великанов сразу понял, чья тут инициатива, — может быть, ему от этого станет легче? Но потом решил горячки не пороть: некоторые стены без ушей просто не строятся. Вполне вероятно, что доктор и сам догадается, а нет — так не велика беда.
Великанов открыл рот, и Гордеев наконец услышал его голос, и первое, что пришло ему в голову, что человек с таким тембром запросто мог бы стать оперным певцом — было в этом чуть низком, спокойном голосе что-то едва уловимое, неспокойное, вибрирующее, был какой-то нерв, наверное, об этом и говорил Малышкин, когда рассказывал, как Великанов действовал на своих пациентов. Да и на женщин, наверное.
— Что вы намерены предпринять? Как хотите выстроить мою защиту? — сказал Великанов, больше не глядя на Гордеева.
— Знаете, Сергей, существует так называемый классический тип адвоката, такой адвокат верит в прецеденты. Он свято убежден, что как в литературе все сюжеты давным-давно использованы, так и в юриспруденции — все преступления уже однажды совершены, и теперь безмозглые преступники просто движутся по хорошо заасфальтированному шоссе.
— Что же он делает в нетипичной ситуации?
— Обычно в нестандартной ситуации, то есть когда у него нет готового решения, такой адвокат бежит в свою библиотеку, зарывается там как крот и в конце концов появляется на свет божий с каким-нибудь подобным делом, которое уже рассматривалось в суде лет двадцать назад. Пожалуй, если ему случится столкнуться с чем-нибудь действительно новым, то он, наверно, грохнется в обморок.
— Значит вы, Юрий Петрович, классический адвокат?
Гордеев засмеялся:
— О, как раз едва ли! Я, видите ли, слишком часто сам в истории попадал, чтобы соответствовать такой академической формулировке. Так что…
— Это успокаивает, — сказал Великанов с совершенно безжизненной интонацией. — Вы пробовали когда-нибудь заталкивать зубную пасту обратно в тюбик? Занимательное, доложу я вам, дело. А мне что-то подсказывает, что именно этому вам и придется посвятить себя в ближайшее время.
— Ничего, гигиена не такое уж тягостное занятие, — отреагировал Гордеев.
— Я хочу задать вам пару вопросов, — сказал Великанов, окончательно отложив в сторону свою газету.
— Пожалуйста, — с готовностью откликнулся Гордеев, что совсем не означало, что он обязательно на них ответит.
— Мне сказали, что вы известный адвокат. Это правда?
— У меня есть определенная репутация. А кто вам сказал?
— Сказали.
Гордеев понял: раз Великанов не был заранее уведомлен о его персоне, то остается только лагерная администрация, а конкретно — майор Ковалев. Адвокат перебросился с Ковалевым несколькими фразами, когда подписывал бумаги, фиксирующие его появление в колонии, но быстро понял — тот еще фрукт. Значит, опер, а по лагерному — кум, успел потолковать с доктором.
— Вы всегда работали адвокатом? — спросил Великанов.
— Не совсем. Когда-то я был следователем.
— Кто вас прислал ко мне? — быстро сказал Великанов.
— У каждого человека есть друзья, которые заботятся о нем, — уклончиво ответил Гордеев. — Один умный человек сказал, что лучшая часть нашей жизни состоит из друзей. Мне эта мысль очень нравится. Мне с ней жить легче. А вам?
— У кого-то, может быть, и так.
Пока что Гордеев не был в восторге от того, как начался разговор.
— Так, — сказал Великанов. — Это странно, вы не находите? Я здесь сижу уже порядочно времени. И вдруг появляетесь вы, как черт из… из…
— Из табакерки, — подсказал Гордеев.
— Что вам нужно от меня, знаток пословиц и поговорок?
— Мне? — удивился адвокат. — Мне нужно вам помочь. Вот моя единственная цель. И тогда будет мне счастье.
— Ага. Действительно. Как просто! А сколько вы стоите? Вы дорогой адвокат? Раз известный — то, наверно, дорогой, так?
— Да уж не дешевый, — без ложной скромности подтвердил Гордеев.
— А вы хоть знаете, что мне абсолютно нечем вам заплатить? Что предыдущий адвокат работал бесплатно и толку от этого было мало? И что у меня нет друзей, которые были бы в состоянии заплатить за меня крупную сумму?! О чем вы тут толкуете, когда говорите о лучшей части жизни?
Гордеев вздохнул и обвел глазами комнату. Интересно, их только подслушивают или снимают тоже?
— Вот тут вы ошибаетесь, Сергей Сергеевич, — сказал он. — Вот вы, кстати, я смотрю, «Кент» курите. Не так плохо для архангельской колонии, а? У вас друзей больше, чем вам кажется и чем знаю я. В сущности, так и должно быть, вы ведь врач, верно? Вы спасли жизни многим людям. Они должны быть вам благодарны. Может быть, вы про них уже и забыли, а они вас помнят. — Если Ковалев слушает, пусть поломает голову, что это значит.
— Ясно. Значит, гонорар, который вам заплатят, — это сбор пожертвований от больных, которых я не успел отправить на тот свет?
— К чему этот цинизм? — улыбнулся Гордеев, хотя внутренне начал уже раздражаться от бессмысленного разговора. Но он понимал, что, находясь здесь, доктор Великанов мог быть и гораздо в более худшем состоянии. Все-таки он не уголовник, а нормальный обыватель, которого любая мелочь на зоне должна выбивать из колеи. Но ничего, кажется, более-менее в порядке мужик. Поспорить любит, ну так это несмертельно. — Давайте займемся делом, — предложил адвокат. — Я покажу вам сейчас, какими материалами я располагаю, а вы подскажете, чего у меня недостает, чтобы начать полноценную работу. Чтобы подать кассационную жалобу, еще нужно пройти определенный путь, Сергей Сергеевич.
— Вы… Вы считаете, у меня есть шанс? — спросил Великанов, глядя в сторону.
Кажется, голос у него чуть дрогнул, заметил Гордеев. Или показалось?
— Статья тридцать девять Уголовного кодекса Российской Федерации. «Не является преступлением причинение вреда в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемым законом интересам общества или государства…»
— Мне вот тоже так казалось, — мрачновато заметил Великанов.
— Я не закончил. «…Если эта опасность не могла быть устранена иными средствами, и при этом не было допущено превышения пределов крайней необходимости».
— Припоминаю. Что-то подобное прокурор на суде и говорил.
— Да уж, наверно, не подобное, а именно это, слово в слово.