– Настоящий феникс, восставший из пепла.
– Что?
– Прошедший очищение огнем. Вы видели глаз Всевышнего и выжили, чтобы рассказать об этом.
– Что!?
Мужчина улыбнулся.
– Вы сегодня чудом спаслись.
– Вы слышали об этом?
– Слышал об этом! Я слышал это. Оно прозвучало, как ликующий горн среди оглушительного грохота скуки, из которой состоит наша жизнь. Пусть будет кровь, чтобы мы могли ощутить ужас, смерть, чтобы мы сочли себя счастливчиками, сувениры, которые будут собирать дети. Тоска порождает вурдалаков.
– Мне жаль, что я вас разочаровал. – Мейнард допил свой стакан.
– Вам повезло. Не повезло нам. Придется вернуться к рыбной похлебке и онанизму. Вы здесь надолго?
– До завтра, надеюсь. Если смогу добиться чартерного рейса.
– Если вы в этом зависите от милости Уэскотта, то ваше “завтра” можно будет отложить на неопределенное время. Он будет ждать, пока не найдет летчика, у которого сможет выманить хотя бы сотенную бумажку. Чертов нубиец! – Он стукнул кулаком по стойке, и бармен налил ему полный стакан джина. – И для моего товарища по плаванию тоже.
Мейнард стал возражать:
– Спасибо. Но мне надо поспать.
– Успокойся, приятель. Для сна будет достаточно времени, когда путешествие закончится. Налей ему, Кларенс, и я пощупаю его промокшие мозги насчет того, какие новости в других бассейнах.
Мейнард двинул свой стакан по направлению к бармену.
– Спасибо, – сказал он соседу. – Меня зовут Блэр Мейнард.
– Я это знаю. И вы работаете в “Тудей”. Барабаны разносят все новости. – Он улыбнулся.
Поскольку мужчина, по-видимому, не собирался представляться, Мейнард спросил:
– А кто вы?
– Кто я? – Он прикинулся обиженным. – Я – Колоритный Островитянин, такой, каких вы ожидаете увидеть, выезжая в двухдолларовую туристическую поездку на острова, пропитанный ромом обломок несбывшихся мечтаний, страдающий от солнечного удара мудрец, который за стакан джина разовьет для вас чудесное повествование о том, что могло бы быть, если бы Судьба – эта изменчивая шлюха – не сбила меня с ног в расцвете сил. Вам кажется, я нагоняю на вас тоску? Не бойтесь, вам это не грозит. Мой стиль – как самолет: тяжелый, а парит в высоте. Забавно, да? Игра слов, приятель, и, кстати, неплохая.
Мейнард рассмеялся.
– Как ваше имя?
– Имя? Что в имени тебе...? Тот, кто украдет у меня имя, украдет мусор, а тот, кто украдет мой бумажник... Да, это просто вор. Навесьте на меня любой ярлык, и. дайте волю своей фантазии в отношении моей персоны. Моя рубашка “сафари” говорит сама за себя: вот человек, считающий себя искателем приключений, бродягой вельда. Истинный ли он романтик, или он послал оплаченный заказ Л.Л.Бину? А мои штаны – это белые парусиновые брюки, напоминающие о временах праздности и барышей, или просто панталоны, украденные с продуктового самолета? Мои сандалии – сабо несчастий, или просто самые дешевые туфли, которые я смог найти? Мое имя? Виндзор. И таким образом возникает другая загадка. Действительно ли я дальний родственник Ее Британского Величества, черная овца, сбежавшая в колонии, чтобы избежать невзгод, – или же я это придумал? Не тот ли я темнолицый левантинец, что претендует на королевскую корону? Обладает ли тень веществом, или это мыльный пузырь, полный ерунды?
– Это вы мне сами скажите, – сказал Мейнард.
– И испортить вам все удовольствие? Нет уж, это вам самому решать, что реально, а что обозначено лишь бледной тенью...
Пытаясь изобразить улыбку, Мейнард утомленно сказал:
– Сказать вам по правде...
Виндзор поднял руку.
– Ни слова больше. Я опять этого добился. – Он грохнул своим стаканом по стойке. – Кларенс! Еще сердечных капель. И стакан для моей застигнутой врасплох жертвы. Он согласится, если я пообещаю заплатить. Нечего хитро на меня посматривать, ты, мангуст! Я сказал, что заплачу, и я заплачу. Мое слово меня обязывает, ты это знаешь, – Виндзор выудил из кармана комок смятых банкнот и рассыпал их по стойке. Он повернулся к Мейнарду. – Обычно я могу сказать заранее: к тому времени, когда мне самому становится скучно, моя аудитория впадает в транс. Но я так давно не общался с человеком культурным! – Он остановился, ухмыльнувшись. – Господи, я, кажется, говорю искренне!
Мейнард тихо рассмеялся.
– Это бывает так редко?
– Со мной? Это неслыханно. Колоритные Фигуры – по определению – должны быть таинственными, а тайна требует много вранья.
– Вы действительно Виндзор?
– Я так думаю. То есть, конечно, да. Это имя уже так давно мое, что оно мое, – даже если и не мое, если вы следите за моей мыслью. Я столько болтаю всякого вздора, что иногда сам принимаю свои выдумки за правду. Но это повторяется так часто, что я вполне уверен, что это правда. Раньше впереди была приставка “Норман”, но я ее отбросил. “Норман Виндзор”. И какая опоенная дама назовет своего жеребенка “Норман”?
– Вы давно здесь живете?
– Я здесь родился. Люди, бывает, здесь рождаются, – хотите верьте, хотите нет. Белые люди, я имею в виду. Я уезжал, лет на десять или двадцать, чтобы поискать свое счастье. Но госпожа Фортуна повернулась ко мне спиной. Или, скорее, мои студенты повернулись ко мне спиной. Так что я вернулся в эту негигиеничную систему.
– Вы были учителем?
– Я был педагогом, остался педантом. Я получил степень по антропологии – поднимайте брови, сколько хотите, но это факт – и решил поделиться своей мудростью с молодежью. Чудеса культуры Майя, первобытная красота Тасадай, мастерство Шумеров, гений друидских культов. Настоящее слишком высокомерно. Мы принимаем на веру – какая ужасающая дурь! – что то, что есть сейчас, лучше чего бы то ни было, что было раньше. Ложный вывод сторонников эволюции, – о том, что развитие и перемены означают улучшение. Опухоли тоже растут и изменяются. Именно так цивилизация и развивалась. Простые, эффективные сообщества гниют от опухолей нововведений, и в качестве безвредного лекарства для успокоения больных им прописывают политические лозунги типа “демократии”, “прав человека” и “человеческого достоинства”. Человеческое достоинство! Где это достоинство у прожорливого животного с солипсическим бредом в башке, единственные цели которого – это выживание и удовлетворение всех чувственных желаний? Разумный человек, стоящий человек, относится к другим людям так, как они того и заслуживают, и не беспокоится о так называемом общественном долге.
– Я понимаю, почему у вас возникли неприятности, когда вы были учителем, – улыбаясь, заметил Мейнард. – Никто не стал бы возражать против речей христианина, но никак не Макиавелли.
– К черту Макиавелли! – заорал Виндзор. – Этот чертов итальяшка был не способен применять на практике то, что он проповедовал. И никто этого не может. Я уверен, что вы не сможете назвать ни одного общества, которое функционирует так, как надо, i-де каждый получает по заслугам и никто не стремится подложить под другого атомную бомбу.