– Ты просыпайся.
– Кто вы? – Голос Мейнарда походил на сухое карканье.
– Дайте ему воды, – сказал пожилой. – Нельзя убивать жаждущего. Он предстанет скоро перед Всевышним, без причастия. Так написано.
Откуда-то сзади возникли руки и облили лицо и рот Мейнарда водой из бурдюка. Он облизал губы и глотнул, и даже это движение болью отдалось в плечах. Он взглянул на высокого мужчину и спросил опять:
– Кто вы?
– Жан-Давид Hay. Десятый в роду.
– Где мой сын?
– С другими.
– Пожалуйста, отпустите его. Он еще ребенок.
– Отпустить! – Hay рассмеялся. – Как бы не так!
– Не убивайте его! – Мейнард ощутил слезы в глазах. – Делайте что угодно со мной, но не убивайте его!
– Убивать его? – Hay, казалось, был поражен. – Зачем? Разве я убью солдата, если он еще не настолько стар, чтобы не сражаться? Разве я убью животное, если оно еще в состоянии тащить тележку? Нет. У него, может быть, будет короткая жизнь, но она будет веселой, а его конец будет его собственным творением.
– А я?
– Ты, – твердо сказал Hay, – ты умрешь.
– Почему?
Пожилой человек ответил:
– Таковы наши традиции.
– К черту ваши традиции! Скажите, что я могу сделать. Что угодно – я не хочу умирать. – Мейнард удивился спокойствию, звучавшему в его голосе.
– Ты боишься смерти? – спросил Hay. – Смерть это приключение.
Спокойствие покинуло Мейнарда так же быстро и нелогично, как и пришло к нему. Он крикнул:
– Нет!
– Что ты за мужчина? Ты такой трусливый? Тебе следует принять смерть с достоинством.
– Вы беспокоитесь о достоинстве. А у меня сейчас единственная цель в жизни – это остаться живым.
– Как тебя зовут?
– Мейнард.
– Мейнард! Благородное имя! Имя воина.
– Чепуха. Обычное имя. Кто вы?
– Я тебе ответил.
– Нет... Я имею в виду, кто вы такие? Что вы за люди? Hay повысил голос, чтобы его слышали те, кто стоял у края поляны.
– Слушайте! Этого человека зовут Мейнард. Есть ли здесь кто-нибудь, кому неизвестна эта кровь? – Мужчины заговорили друг с другом. – Это его предок прикончил могущественного Тича по прозвищу Черная Борода.
Мейнард не стал спорить. У него не было ни малейшего понятия, кто был у него в предках до прадедушки, и он был готов признать свое происхождение хоть от Иисуса из Назарета или Чингис-Хана.
– У тебя хорошая кровь, – сказал Hay. – Таким же должно быть твое сердце.
– В таком случае... – начал Мейнард. Hay поднял руку, чтобы он замолчал.
– Мануэль!
Худощавый мальчик поспешно появился на поляне.
– Приведи парня.
– Да, Л’Оллонуа.
Мейнард переспросил Hay:
– Как он тебя назвал?
– Л’Оллонуа. Детей учат так меня называть. Как и моего отца, и его отца до этого. Назад и назад в прошлое, до первого из нас, который основал это поселение во времена второго Карла.
Мейнард вспомнил это имя.
– Он был психопатом! Он ел человеческие сердца.
Hay гордо улыбнулся.
– Да. Он не терпел, когда пленники молчат.
– Индейцы разрезали его на кусочки.
– Да, и так боялись они, что эти кусочки соединятся снова и начнут за ними охотиться, что они их сожгли и развеяли пепел на все четыре стороны. Это был человек, который знал, как надо умирать!
Тощий мальчик вернулся, ведя на веревке Юстина. Руки Юстина были связаны сзади.
Мейнард повернул голову. Он ожидал, что Юстин будет в истерике от страха, но тот пребывал в апатии, глаза его тупо смотрели в пространство.
– С тобой все в порядке? – спросил Мейнард. Юстин не ответил.
– Хиссонер, – обратился Hay к пожилому мужчине, – скажи ему.
Мужчина положил руку на голову Юстина и сказал:
– Время жить и время умирать. Господин умирает, и сыну переходит его имя. Человек может умереть, но имя его продолжает жить. Человек может умереть, но о делах его поют вечно. Ты станешь свидетелем обряда ухода, а когда с этим будет покончено, твое имя будет отражать былую славу. Ты будешь зваться Мейнард Тюэ-Барб [10] .
Hay поднял руки:
– Мейнард Тюэ-Барб!
– Тюэ-Барб, Тюэ-Барб, Тюэ-Барб... – пронеслось среди присутствующих, после чего они радостно зашумели.
Этот шум, казалось, разбудил Юстина. Он взглянул на отца, затем на Hay, и сказал тихо:
– Не убивайте его... пожалуйста.
– Тихо! – сказал Hay. Он наклонился, схватил Юстина в охапку и закинул его себе на плечо.
– Он еще не мужчина, – заметил Хиссонер.
– Скоро станет. – Hay обратился к женщине. – Гуди Санден, как бы ты предпочла, чтобы это было сделано?
– Я не хочу умирать! – крикнул Мейнард. Подняв глаза, он увидел сына, покачивающегося на плече высокого мужчины. Юстин смотрел на него со слезами на глазах.
Женщина пьяно пробормотала:
– Задуши его!
– Нет! – Hay рассмеялся. – Я не буду душить человека благородного происхождения.
– Тогда я сама его задушу. Дайте мне бечевку. А в порядке одолжения я съем его глаза, когда они вылезут наружу.
– А я говорю, он не должен быть задушен. Он не сможет лицезреть смерть без глаз. Он должен видеть свою судьбу. Разложи костер у него на животе, и посмотрим, что он за мужчина.
Женщина возразила:
– Он вышиб глаз у Роша.
– Да, но Рош не был благородных кровей. Мешанина из португальца и самбо.
– Если он такой благородный, тогда оставьте его мне. Мне нужны его услуги.
– Для развлечений существуют педики. Ты можешь пользоваться их услугами.
– Педики! – Женщина плюнула на песок. – Этот может дать мне то, чего и Рош не мог, – сына благородной крови.
Улыбка Hay поблекла.
– Он должен умереть, – он взглянул, ища поддержки, на Хиссонера.
– Такова традиция, – кивнул Хиссонер.
Женщина выхватила кинжал у Hay из-за пояса и, нырнув у него за спиной, встала около Мейнарда, держа нож над его животом.
– Закон говорит, что решение принимать мне. Я его принимаю. – Ее рука опустилась.