– Алексей Михайлов – изменник Родины. Я понимаю, что его сыновьям не очень хочется мириться с тем, что их отец – государственный преступник, но тут ничего не поделаешь, именно таковым он и является. И я не понимаю, зачем это нужно – спустя столько лет ворошить старое. Кстати говоря, свидетели по этому делу еще работают в органах. И при надобности смогут подтвердить свои показания. Вы же понимаете, что от своих показаний никто не откажется. Так что затея бессмысленная.
– Тем не менее я прошу разрешить мне ознакомиться с делом Михайлова.
– Эх, – воскликнул Теребилов, – ну и время пошло! Все, как один, считают свои долгом побольнее уколоть спецслужбы! КГБ уже выставили чуть ли не главным преступником двадцатого века! Этот предатель Суворов понаписал массу гадостей о ГРУ. Вот-вот за нас возьмутся. А интересно, что бы стало со страной, не будь спецслужб? А? Я вас спрашиваю?
Я пожал плечами. Теребилов явно накручивал сам себя – обычная манера больших начальников. Это надо просто переждать, и все.
– А-а, не знаете? – продолжал распространяться Теребилов. – Зато я знаю. Не было бы страны, вот и все! Погибла бы! Исчезла с лица земли! С географических карт! Сколько героев-чекистов погибло, защищая безопасность страны? Сколько сейчас гибнет?! А когда мы поганой метлой выметаем из наших рядов изменников и предателей, обязательно находятся фальшивые либералы-правдолюбы, которые вмешиваются не в свое дело и мешают работать.
Последний пассаж был явно адресован мне лично, но я сделал вид, что не обратил внимания.
– А какой ущерб нам принесли годы так называемых реформ? Сколько разных пертурбаций мы перенесли? Как еще мы остаемся на плаву – не понимаю. И тут приходите вы и наносите еще один удар – требуете реабилитировать предателя.
– Я не требую, – спокойно повторил я, – в этом разберутся генеральный прокурор и председатель Верховного суда. Кроме того, я не считаю, что мое обращение в надзорные инстанции может принести какой-то вред спецслужбам. Потому что, в конце концов, все мы стремимся к достижению истины. Не исключаю, что прокуратура и суд не посчитают необходимым внести протест на состоявшийся приговор, давно вступивший в законную силу.
Теребилов успокоился и опять вздохнул.
– Я, конечно, понимаю, Юрий Петрович, Михайловы пообещали вам большой гонорар в случае успеха дела. Однако имейте в виду: заработать эти деньги вам будет очень трудно. Очень.
Он посмотрел мне прямо в глаза, и я наконец-то понял, что на самом деле означает словосочетание «стальной взгляд». Именно таким был взгляд генерала Теребилова. От этого взгляда хотелось убежать, скрыться, исчезнуть. Да, его подчиненным не позавидуешь!
– И я вам советую оставить это дело, отказаться от ведения защиты по делу Михайлова в надзорной инстанции, – продолжал Теребилов, – все равно ничего путного не выйдет, а в вашей карьере станет одним проигранным процессом больше. Не думаю, что такая перспектива является вашей целью.
Я пожал плечами:
– А я надеюсь на благоприятный исход.
– Почему, – прямо спросил Теребилов, – на каком основании вы делаете вывод, что в отношении Михайлова была совершена судебная ошибка? У вас есть какие-нибудь факты?
Он опять устремил на меня свой стальной взгляд, который, казалось, пронизывает насквозь и упирается в противоположную стену.
– У меня есть основания полагать, – ответил я уклончиво, – что Михайлов, возможно, не является преступником в той мере, каковой его в свое время признал трибунал.
– Какие основания?
– Об этом я смогу судить, только ознакомившись с материалами дела. Известно, что времена меняются и общественная опасность некоторых прежних деяний нынче равна нулю.
– Имейте в виду, Юрий Петрович, – строго сказал Теребилов, – если вам известны какие-нибудь факты, касающиеся обеспечения безопасности страны, вы как гражданин обязаны ознакомить с ними нас.
– Я обещаю вам, что, как только мне станут известны подобные факты, я сразу же попрошусь к вам на прием. А пока что просьба у меня одна – дать разрешение на доступ к материалам уголовного дела Михайлова.
Генерал Теребилов откинулся в своем кресле и громко фыркнул. Это должно было, видимо, означать: «Ну и упрямец же ты, Гордеев». Несколько секунд он глядел в потолок, потом наконец проговорил:
– Ну ладно. Я дам разрешение на ознакомление с делом Михайлова. Ознакомление будет происходить здесь, в этом здании.
Он поставил размашистую визу на свободном уголке моего заявления и протянул мне бумагу:
– Я уверен в том, что приговор в отношении Алексея Михайлова вынесен совершенно законно и обоснованно. Поэтому не могу пожелать вам удачи в этом деле.
Я попрощался с генералом и вскоре ехал домой. Первый раунд я выиграл. Теперь можно считать, часть гонорара мной была отработана.
На следующий день, ровно в назначенное время – в десять утра, я был в СВР. Специальный приставленный ко мне офицер долго вел по извилистым коридорам, мы то поднимались по лестницам, то спускались. В конце концов он привел меня в комнату без окон. Из мебели здесь был только стол и два стула. На столе помещалась старомодная лампа из черного эбонита. Думаю, такие еще использовали следователи НКВД, чтобы направлять их в лица допрашиваемых.
– Подождите здесь, – почти лишенным интонаций голосом произнес офицер и скрылся за дверью.
Я сел на стул и стал ждать.
Через несколько минут офицер появился снова, держа в руках потрепанную папку. Интересно. Судя по всему, дело хранилось не в военном суде гарнизона, а здесь, в спецхранилище Службы внешней разведки. И еще. Неужели дело об измене Родине Михайлова уместилось в одном томе?
Офицер подошел к столу, положил на него папку. Принес он и десяток листов писчей бумаги, и ручку.
– Вы можете делать выписки из дела, свои записи, – сказал он, – которые потом будут просмотрены. Приступайте.
– Сколько у меня времени?
– До конца дня. Если не успеете, можете продлить до завтра. Если понадобится еще время, придется получать новое разрешение.
Он отошел от стола и сел на свободный стул. Видимо, он не спустит с меня глаз, пока я буду работать с делом. Ну что ж, придется действовать в обстановке тотального контроля. Статья 51 УПК, где говорится о правах и обязанностях защитника, разрешает мне знакомиться с делом в любом объеме и без ограничения сроков. Но тут разведка, и мне пришлось смириться с нарушениями моих прав.
Я открыл папку и перелистал пожелтевшие от времени страницы. Протоколы допросов, постановления следователя, справки… Конечно, как я и предполагал, некоторые страницы оказались изъяты из дела. К тому же папка, которую мне принесли, представляла собой компиляцию из разных томов дела. Не оказалось обычной для следственных томов уголовного дела прошивки с печатью на последней странице и описи материалов с указанием количества листов. Нумерация была разнокалиберной и непоследовательной. Кроме того, некоторые места документов старательно вымараны чьей-то заботливой рукой. Видно, руководство посчитало, что я не могу ознакомиться с делом Михайлова целиком. Ну что же, хотя тут явное нарушение пятьдесят первой статьи, видимо, ничего не поделаешь. Если я начну возмущаться, что дело в таком состоянии, это не приведет ни к чему. Никто уже не сможет доказать, когда именно – я имею в виду хронологию – была проведена «ревизия». Придется довольствоваться малым…