– Значит, это люди Теребилова охотились за тетрадью, устраивали покушения на меня и Михайлова.
– Возможно. Но опять же никаких доказательств.
– Но почему же Теребилов так боится?
– Он не знает, что в тетради. Кстати, ты хорошо разглядывал ее?
– Вроде да.
– Значит, я еще лучше. И заметил очень интересную вещь.
Меркулов отпер свой сейф и достал тетрадь:
– Вот посмотри.
Он перевернул тетрадь и показал пальцем на последнюю страницу обложки:
– Посмотри!
Он показал пальцем на выходные данные. Я прочитал: «Самарская областная типография. Тираж 100 000 экз.».
– И что? – не понял я.
– А то. Ты ничего странного не замечаешь?
– Нет…
Меркулов вздохнул:
– Когда Куйбышев в Самару переименовали?
Я пожал плечами.
– В девяносто первом году.
У меня по спине поползли мурашки. Ничего себе картинка вырисовывается!
– Михайлов делал свои записи никак не раньше девяносто первого года?
– Так выходит.
– Значит, это что-то типа воспоминаний, мемуаров?
– Видимо, да.
– Он написал все это, потом каким-то образом передал Симоненко…
– Боюсь, – заметил Меркулов, – что мы уже никогда не узнаем, как это произошло.
– Ну почему же, – возразил я, – если Алексей Михайлов был жив в девяносто первом году, почему бы ему не остаться в живых и сейчас?
Меркулов с сомнением покачал головой:
– Все-таки девять лет прошло…
– Но самое главное мы выяснили – его не расстреляли.
– Это ничего не значит, Юра. В те годы для особо опасных преступников часто заменяли расстрел работой на урановых рудниках, к примеру. А в деле значилось, что приговор приведен в исполнение.
– Но все равно, – упорствовал я, – если мы имеем дело с таким случаем, почему бы не допустить, что Михайлов жив до сих пор?
– Ну хорошо, допустим, это так. Что ты собираешься делать?
– Во-первых, навести справки в ГУИНе о заключенном Михайлове Алексее Константиновиче.
– А если такового не найдется? Что весьма вероятно.
– Но тогда мы будем, по крайней мере, знать, что он действительно умер.
– Ну ладно, – Меркулов глянул на часы, давая понять, что время аудиенции заканчивается, – сделаем так. Я лично займусь этим делом.
Вот этого я не ожидал! Конечно, если сам заместитель генпрокурора будет заниматься делом Михайлова, это многократно повышает шансы. Мои, в частности.
– Ты пишешь на мое имя надзорную жалобу, – продолжил Меркулов, – а я направлю протест по этому делу в Президиум Верховного суда. А чтобы ты не ходил как бедный родственник по инстанциям, подключу к делу Михайлова Сашу Турецкого. В качестве моего помощника по особым поручениям. Есть тут у меня одна мыслишка… Но тебе все равно придется еще побегать, чтобы подсобрать новые доказательства невиновности Михайлова.
Из Генпрокуратуры я, не теряя времени, поехал в ГУИН. Там все прошло на удивление гладко. Несколько шоколадок секретаршам и работницам архива, и через три часа у меня в руках была справка. Надо сказать, ее содержание только запутало ситуацию.
Министерство юстиции РФ
Главное управление исполнения наказаний
СПРАВКА
В ответ на ваш запрос сообщаем:
Михайлов Алексей Константинович, осужденный 18 января 1972 года, был направлен в ИТУ строгого режима 67659/76454. В 1984 году за хорошее поведение переведен на общий режим в ИТУ 67876/77909. 26 февраля 1985 года скончался в результате смертельного ранения при попытке к бегству.
Начальник архивного отдела Т. Поликарпова.
Михайлов погиб в 85-м году, а в 91-м или даже позже составил свои записки и каким-то образом передал их в Москву, генералу Симоненко.
Мистика какая-то.
А впрочем, почему мистика? Михайлов был разведчиком. А кто, как не разведчики, умеют запутывать следы? Предположим, перейдя со строгого режима на общий, где, естественно, контроль послабее, он решил сделать так, что Алексей Михайлов погиб. Значит, вместо него появился другой заключенный. Или же погиб кто-то другой, а Михайлов сделал так, что умершим стали считать его, а не того, погибшего. В общем, вариантов масса.
Только вот как теперь найти настоящего Михайлова? Эта задачка будет, пожалуй, самой сложной…
…Прошла неделя. Мне звонили браться Михайловы, которым я рассказал о том, что нам удалось выяснить. Но расследование застопорилось: найти среди миллиона заключенных бывшего Михайлова не представлялось возможным. Конечно, весьма вероятно, что Михайлов под чужой фамилией находится в той же самой колонии, да только как выяснить, кто именно является Михайловым. А без соответствующих доказательств никто не разрешит являться в ИТУ.
Опять выручил Меркулов. По своим каналам он навел справки. Оказалось, что раньше 1985 года в колонии находился только один человек. Некий Трофимов Анатолий Сергеевич.
Я сидел в кабинете Меркулова и терпеливо ждал, когда он наконец разберется с многочисленными бумагами на своем столе. Бумаг было много, поэтому я приготовился к долгому ожиданию.
Кабинет Меркулова хоть и отличался неким бюрократическим шиком, тем не менее нес печать какого-то несвойственного учрежденческому помещению домашнего уюта. Поверх большого телевизора напротив стола кокетливо примостилась кружевная салфеточка. На полочке среди толстых папок с официальными документами стояла неизвестно из какой тьмы веков взявшаяся металлическая статуэтка волка «Ну, погоди», который держал в руках никелированную гитару-открывалку. Открывалка была изрядно ободранной, что свидетельствовало о том, что ею часто и помногу пользовались.
Даже под новеньким и блестящим фальшивой позолотой двуглавым орлом, который помещался над головой хозяина кабинета, висел большой вышитый коврик – искусные руки неизвестной мастерицы изобразили на панно бой Пересвета с Челубеем. Русский богатырь неуловимо напоминал самого Меркулова, а Челубей выглядел просто как бандит с большой дороги. Словом, несмотря на наличие скучных столов, бездарных стульев и неинтересных бумаг, кабинет Меркулова все-таки был уютным. А главное, полностью соответствовал своему хозяину.
– Слушай, Юра, ты ничего не имеешь против того, чтобы слетать в Красноярский край? – наконец поинтересовался Меркулов, когда стопка бумаг с левой стороны перекочевала на правую, пройдя через его руки.
Я пожал плечами. Никакой видимой причины, чтобы отказаться от еще одной командировки, я не находил. Но все-таки, если честно, ехать в такую даль мне совершенно не хотелось. Кыштым – не Париж, а тем более не Лондон…