– Не волнуйтесь, – сказал я, – вы в безопасности. Я – адвокат Гордеев. Я уже, правда, представлялся. Ничего плохого сделать вам не собираюсь. А в ванне вы находитесь, потому что довольно долго провели на морозе. А это очень опасно для жизни. Вы здесь отогреваетесь.
Выражение ее лица сменилось на недоумение, потом на недоверие.
– Где я? – наконец спросила она. Потом, видимо, память к ней стала возвращаться, и она проговорила. – Ах да, я помню. Вы привезли меня на машине.
– Именно, – обрадовался я. Мои усилия все-таки дали результат, – я нашел вас на улице. В больницу вы ехать отказались. Так что пришлось обходиться своими методами.
Она подвигала пальцами на руках и ногах, потом потрогала лицо.
– Меня зовут Маша, – сказала она.
– Очень приятно. А теперь, Маша, лежите спокойно и отмокайте. Не буду вам мешать. А когда согреетесь, выходите из ванны. Я напою вас глинтвейном.
Спустя минут сорок она отогрелась и в моем банном халате вышла из ванной. Судя по цвету ее лица, чувствовала она себя значительно лучше. Если бы не порез на щеке, который начал кровоточить, и испуганное выражение лица, можно было бы даже сказать, что она совсем пришла в норму.
– Присаживайтесь за стол, – пригласил я ее на кухню и поставил не стол дымящийся стакан с ароматным глинтвейном. Маша взяла его в руки и очень быстро, хотя и маленькими, чтобы не обжечься, глотками, выпила напиток. А потом опустила глаза и попросила поесть.
Я не досаждал ей вопросами: придет время, и, конечно, ей придется все рассказать. А пока я достал из холодильника колбасу, сыр, масло, нарезал хлеб и терпеливо подождал, пока она утолит голод. А судя по всему, не ела она очень давно. Конечно, прежде всего я достал из аптечки пластырь и заклеил ее рану на щеке. Но пока что не интересовался ее происхождением.
Вдруг Маша о чем-то вспомнила, нервно вздрогнула и вновь испуганно глянула на меня. Я сразу же понял причину ее волнения:
– Не волнуйся. Я нашел твой пистолет. Он сейчас в надежном месте.
– А сумочка? – задала она вопрос, который поставил меня в тупик.
– А вот сумочки никакой у тебя не было.
Ее глаза увлажнились:
– Там были документы. И деньги. Как же я теперь домой вернусь? Меня через границу не пропу-у-устят!
И Маша зарыдала в три ручья.
– Так ты иностранка?
– С Украины.
– А здесь что делаешь?
Она опустила глаза.
Впрочем, я уже кое о чем начал догадываться.
– А теперь рассказывай, кто ты такая и как оказалась в двадцатиградусный мороз на улице. И главное, откуда у тебя пистолет.
– Нет! Не мой это! Ничего я не знаю! Я не стреляла!
Она закрыла лицо ладонями и зарыдала в голос.
Я ее успокоил как мог, а потом и говорю:
– Ну вот что, милая. Пистолет я нашел у тебя. Так что уже могу с чистой совестью в милицию сдать и забыть. Хочешь?
В таких случаях иногда лучше не размусоливать, а провести что-то типа шоковой терапии.
У Маши в глазах застыл ужас.
– Нет! – снова повторила она. – Не надо в милицию. Я для вас все что хотите сделаю.
– Мне от тебя ничего не надо. Но имей в виду, что выхода у тебя всего два. Либо молчишь и я тебя в милицию сдаю, либо все рассказываешь и тогда, может быть, мы вместе подумаем, как тебе помочь. Не забывай, что я адвокат.
– А вы не врете?
Пришлось показать ей свое удостоверение.
Маша помолчала, потом вздохнула и начала свою историю. Начала она не слишком-то охотно, но потом, напившись глинтвейна, согревшись, Маша разговорилась. Язычок у нее оказался бойкий. Даже слишком бойкий.
Рассказ Маши Пташук:
"Ну, родилась я на Украине, в Бердичеве. Не слыхали? Есть такой городишко маленький и вонючий. От Киева минут сорок по железке, если на юго-запад ехать. Еще песенка есть такая «А поезд тихо ехал на Бердичев». Что-то там про чемоданчик… Городок скучный, весь засранный, грязный, вонючий… Короче, я, кажется, с самого момента, как родилась, не чаяла, когда оттуда выберусь.
Школу закончила, потом ПТУ при станкостроительном заводе. Почему при станкостроительном? Хер его знает. Потому что все в нашей семье там работают, на этом треклятом заводе. И папаша там работает, и мамаша, и тетки, и дедки. Трудовая династия, на фиг. И я бы, наверное, там работала всю свою жизнь, если бы, на мое счастье, не случился весь этот капец Советскому Союзу и промышленность не остановилась. Конечно, папаша заставил меня в ПТУ идти, он все надеется, что жизнь наладится и завод его любимый снова заработает. И будет он туда ходить, как раньше, с борщом в эмалированной миске на обед. На мебельный гарнитур откладывать… Только сильно надеюсь я, что этого не произойдет. Никогда. Тем более что папашку своего я всей душой ненавижу. Сколько себя помню, он вечно меня будто ненароком за задницу лапал. Его понять можно: мамка-то давно уже и на бабу не похожа, бесформенный студень в юбке, но я-то тут при чем? Ужасно противно было это терпеть, но потом как-то, когда я уже в компанию боевых девчонок вписалась, молча взяла его за руку и вывернула назад. Чуть не сломала, кажется. И папашка с тех пор свои выкрутасы бросил. Только смотрел на меня печально своими мутными от бухалова глазами. Ну и фиг с ним!
Вы на меня посмотрите, ну какая из меня станочница? Это ж курам на смех! Конечно, я на учебу в ПТУ сразу же забила и в основном по улицам с подружками шлендрала. Компашка у нас еще та была: Верка Кочерга, Светка Рваная – так ее прозвали потому, что в восьмом классе шпана из рабочих кварталов на пустырь затащила и там от души оттрахала. Потом в больнице все там зашивали ей. Маринка, Наташка, Милка с бельмом на глазу… Все уже вовсю по мужикам ходили, а вот я никак не давалась. То есть, конечно, если бы не компания наша, мне бы давно целку поломали, на танцульках, в подъезде, просто вечером на улице. У нас в городе это – раз плюнуть. Но то, что подружки у меня боевые оказались, это меня спасало. Они меня вроде как память о своем невинном детстве оберегали. Хотя хрен знает, что лучше… Может быть, если бы не это, не сидела бы я здесь.
А вообще, нас даже самые крутые парни побаивались. Мы, в натуре, как настоящие амазонки с собой ножи таскали, даже кастеты. В подвале отрабатывали приемы разные. Светка после того случая на карате записалась, целый год занималась, а потом этих парней из рабочих кварталов поодиночке подловила и… Нет, вы не подумайте. Без мокрухи. Да, один без глаза остался, другой без руки. Только с третьим она переборщила – позвоночник сломала, и он теперь прикован к постели. Так вот, нас Светка всех обучала, как настоящий сенсей. И между прочим, скоро мы всей премудрости научились. А потом и с ножом обращаться, и с оружием, какое могли достать.
Почему, вы спрашиваете, мы, как все остальные девчонки, себя не вели? То есть тихо-мирно, тут ляг, тут сядь, тут нагнись, тут рот открой, у нас в Бердичеве с этим лихо. А к девятнадцати годам, с тремя абортами, и одним выкидышем за спиной, и с трехмесячным пузом, замуж за первого попавшегося мудака выйти? Чтобы он потом всю жизнь бухой в жопу возвращался, а ты его, вонючего и грязного, после смены ублажай по ночам? А потом роди троих детей, хорошо еще, если не уродов от рождения, и к тридцати годам превратись в старуху? Так, что ли? Ну нет, это мне не надо. И моим девчонкам тоже не надо было. Поэтому чуть кто грязными лапами полезет, мы его – раз, ножичком по пальцам и коленом по яйцам. Чтоб знал! Так что нас всякая шпана сторонилась.