Она округлила глаза:
– А можно мне с тобой?
Я покрутил пальцем у виска:
– Ты что, с ума сошла? Тебе мало приключений за последнюю неделю? Может быть, еще пистолетик свой возьмешь?
Маша обиженно надула губки:
– Я хочу посмотреть, как задерживают опасного преступника.
– Цыц, – воскликнул я, – сиди дома! Не забывай, что ты все еще под домашним арестом.
И, не вступая в дальнейшие разговоры, я вышел из квартиры и почти кубарем скатился по лестнице. Старичок «жигуль» не подвел, завелся сразу, и я на полной скорости погнал по направлению к Рублевскому шоссе.
Валерий Николаевич поначалу даже слушать не хотел. Но пока мы с ним препирались в прихожей, Оля, которая, видимо, услышала наш разговор, оделась и вышла из своей комнаты.
– Я согласна ехать.
Через полчаса мы были на Белорусском вокзале.
– Конечно, надежды мало, – сказал Турецкий, встретивший нас у входа, – за это время успело отъехать два поезда. Правда, мы тщательно осмотрели почти каждого пассажира и даже прошли по вагонам, но кто его знает… В лицо мы его не видели. Так что вся надежда на вас, Оля.
– Сделаю все, что могу, – сказала Оля, – тем более мне с ним нужно рассчитаться за разбитую губу.
– Юра, ты будешь сопровождать ее. Отвечаешь головой. Понял?
Я кивнул.
Мы вклинились в толпу. Честно говоря, когда я увидел массу людей, толкущихся на вокзале, то сильно засомневался в успехе затеи Турецкого и Грязнова. Обнаружить здесь человека, если не знаешь, где именно он будет находиться… Короче, люди, которым приходилось встречать кого-то, зная только номер поезда, меня поймут. Уследить даже за выходом с одной платформы проблематично. А уж не зная, кто появится, когда появится и где появится, – это, скажу я вам, головоломка почти неразрешимая. Тем более у нас есть только один человек, который видел батьку Михася. И тот невыспавшийся и переживший серьезный шок. Кроме того, нужно было как-то сделать так, чтобы батька Михась сам не увидел Олю… В общем, задача почти невыполнимая.
Однако Оля активно взялась за дело. Она с независимым видом прохаживалась по перрону, вертя головой во все стороны и вглядываясь в лица проходящих мимо людей. Я старался помогать ей как мог. Но почти не верил в успех этой акции.
Мы прошли по поезду, который отправлялся в Минск. Михася не было. Хотя никто не может гарантировать, что он в тот момент, когда мы проходили мимо, не закрылся газетой, например.
Следующим был поезд на Варшаву. Мы с Олей пошли к платформе, куда направлялся поток пассажиров почище, чем в остальные поезда: заграница все-таки.
И знаете, кого я увидел на этой платформе, стоило нам оказаться там?
Машу. Машу Пташук!
– Как ты здесь оказалась?! – зашипел я. – Что ты тут делаешь?
Маша вела себя как-то странно. Она приложила палец к губам и тихо прошептала:
– Идем. Я тебе покажу Владимира Максимовича.
– Какого Владимира Максимовича, на фиг! Немедленно иди домой! Не мешай!
– Ну того, к которому меня привезли, – терпеливо объяснила Маша. – Что, забыл, что ли? Которому я еще руку вывернула. Пошли.
Оля ничего не понимала, но, так как нам все равно нужно было на эту платформу, мы пошли.
– Вот он, – тихо сказала Маша и схватила меня за левый рукав.
– Это он, – так же тихо прошептала Оля, хватая меня за правую руку.
– Кто? – запутался я.
– Батька Михась, – сказала Оля.
– Владимир Максимович, – сказала Маша.
Вот это подарок! Оказывается, батька Михась не так прост!
Невысокий человек в кашемировом пальто, в кожаной кепке и с небольшим чемоданчиком в руке шел по перрону. Иногда он поворачивал голову, чтобы посмотреть на номера вагонов.
Девушки по-прежнему держались за мои рукава. Нужно было что-то делать. Эх, мы в спешке забыли взять у Грязнова рацию!
– Тихо. Я остаюсь здесь и слежу за Михасем. А вы, девчонки, бегите к Турецкому и Грязнову.
Маша и Оля быстро пошли в противоположную сторону, а я остался на перроне.
Михась дошел до спального вагона, остановился у открытой двери, где проводница проверяла билеты. Поставил чемоданчик на пол. Полез во внутренний карман пальто. Вынул бумажник…
Я сначала не понял, что произошло дальше. Михась дернулся, наклонился вперед, потом отшатнулся назад, разинув рот и высоко подняв руки. Потом он схватился за шею и снова согнулся в три погибели. Упал на колени, ткнулся лицом в асфальт и завалился на бок, сверкнув напоследок своей лысиной.
Что такое?! Я ринулся вперед. Больше всего это было похоже на внезапный инфаркт.
Я растолкал прохожих и наклонился над Михасем. Рванул воротник пальто. На его рубашке небесно-голубого цвета уже расплывалось кровавое пятно. Он был убит. Причем убит пулей. Но никакого звука не было!
Откуда могли стрелять? В момент выстрела я находился сзади, в нескольких шагах. Рядом не было никого, кто бы мог произвести выстрел. Значит, стреляли сверху? Я встал на место, где только что стоял Михась, и повернулся в сторону, откуда примерно могли стрелять.
С другой стороны платформы тоже стоял поезд. Так что стрелять из окон вокзального помещения не могли. Значит, стрелок расположился выше. Но позвольте, выше только железный дебаркадер!
Я вгляделся в ряды маленьких окошек, образующих узорчатую крышу над перроном. Одно из них выбито. Стреляли, скорее всего, оттуда.
Нельзя было терять ни секунды! Снайпер наверняка уже пытался спастись бегством!
Я, расталкивая всех и вся, побежал к концу платформы. По дороге попались Турецкий и Грязнов, которые уже бежали на шум.
– Убийца там! – прокричал я им, указывая вверх, хотя вряд ли они поняли, что к чему. Но времени на объяснения у меня не было.
Однако нужно было как минимум выяснить, как пробраться на дебаркадер. Я схватил за грудки первого попавшегося носильщика:
– Как подняться на крышу?!
Испуганный носильщик мигом объяснил, что с внутренней стороны вокзального здания есть лестницы. Я побежал по другой платформе и через полторы минуты был у лестниц. Прыгая через две ступеньки, я преодолевал пролет за пролетом. Быстрее! Быстрее, Гордеев!
Наконец я оказался на маленьком балкончике, с которого узкая лесенка вела непосредственно на дебаркадер. Проклятие! Люк заперт на висячий замок.
К счастью, дверца оказалась деревянной, к тому же довольно трухлявой, и, сильно дернув за замок, я сумел вырвать петли вместе с шурупами, их удерживающими. Я открыл люк и мигом выбрался на дебаркадер.
Морозный воздух обжег мне лицо. При температуре минус двадцать оказаться на стометровой высоте – это, я вам скажу, не шуточки. К тому же здесь дует пронизывающий ветер.