– Моя Леночка очень хорошая! Помогите ей, прошу вас! Мы люди не богатые, но я вам все отдам! Квартиру продам, если понадобится, – зарыдала в конце концов Бирюкова, совершенно выбив меня из колеи.
Чувствуя себя совершенно запутавшимся, я едва вырвался из ее объятий и выскочил вон.
Черт меня побери, если еще хоть раз сунусь домой к обезумевшим от горя родственникам…
Но рано, рано я паниковал. Все, что нужно, я преспокойно узнал от невестки, выскользнувшей следом за мной на лестницу с мусорным ведром, якобы к мусоропроводу, а на самом деле догнавшей меня возле кабины лифта.
– Вы на Люду не обращайте внимания, она от всего этого немного свихнулась, – шепотом сообщила невестка, пожирая меня горящими от любопытства глазами. – Мы с Ильей сами не все ей рассказываем. Боимся, она этого не перенесет. Сначала с дочкой такая беда, а теперь с мужем… Вы ведь что-то спросить у нее хотели? Да?
Пытливые глаза уставились на меня, словно просвечивая рентгеном.
– Так вы у меня спрашивайте, я все про них знаю. Люду лучше не беспокоить, она от нервов сама не своя.
Я понял: вороне Бог послал кусочек сыра. И не стал скромничать.
– Я, собственно, хотел узнать, с кем отец Лены встречался здесь, в Москве? Чем он вообще занимался в последние дни? Ведь он вроде бы приехал, чтобы узнать, как у Лены дела. Почему же он меня не разыскал?
Невестка мелко-мелко закивала, показывая, что вопрос ей понятен и что она уже знает ответ.
– Я все знаю, – захлебываясь от радости, зашептала она. – Илья, мой муж, с ним везде по городу ходил. Только Люде мы рассказывать ничего не стали. Лена теперь для нее свет в окошке, если она правду узнает, то и не знаю, что с ней будет. Вы ведь уже знаете, чем ихняя Ленка тут в Москве занималась?
На ее лице отразилось фальшиво-сочувственное выражение, хотя видно было, что ее всю трясет от пикантности ситуации.
Я кивнул.
– Ну так вот… Только вы Илье не говорите, что я вам все рассказала, а то он у меня такой, слова лишнего из него не вытянешь. Следователь у него тоже уже спрашивал, что Саша перед смертью в Москве делал, куда ходил, так он ничего следователю не рассказал. Я ему говорю потом: ты что! Надо было все рассказать ему! Ведь хуже-то уже не будет. А он мне – молчи, ничего никому говорить не надо, с этими людьми только свяжись, потом хлопот не оберешься.
– С какими людьми?
– С той семьей, в которой Ленка жила.
Я насторожился.
– С Осепьянами? Бирюков что, встречался с ними?
– Хуже! Они и на порог его пустить не захотели, сказали, мол, мы никакой Лены в глаза не видели, слыхом не слыхивали, никто тут с нами не жил. Так Саша что удумал, земля ему пухом…
Невестка суеверно перекрестилась мелким скользящим движением руки.
– Он ночью через забор залез на ихний участок, где дом их стоит. – Женщина понизила голос до полного шепота. – И мой дурень ему помогал, только мой снаружи остался, а Саша к самому дому подкрался и под окном подслушивал, о чем эти армяне между собой разговаривали. А они говорили, что Ленкины вещи надо в лес завезти и сжечь, чтобы родственники никаких следов потом от нее не отыскали. Вот какие люди есть! Бессовестные!
– И что потом?
– Не знаю, но после той ночи Саша сам не свой весь день был, он и к квартирной хозяйке Ленкиной ездил, и в общежитии у нее был, но он уже нам ничего не рассказывал, видно, стыдно ему было, что дочка у него такая пустельга, по рукам пошла. Переживал за нее очень. Он Ленку крепко любил. Небось он ее и разбаловал, раз она такой выросла. Как вы думаете, она на самом деле застрелила сожителя своего? И как это у нее рука поднялась?
И снова на ее лице мелькнуло фальшиво-скорбное выражение сочувствия.
– И сколько Ленке за убийство светит?
– Я не судья, не могу сказать, – уклончиво ответил я.
– Ну да, ну да, – недоверчивым тоном подтвердила женщина, толкая носком комнатного шлепанца ведро с мусором. – Ох, Люда, дожиться до такой беды на старости лет!
– А как вы думаете, к кому мог отправиться на встречу Бирюков в день своего исчезновения?
– Думаю, что к ним, к армянам этим, – решительно заявила невестка. – Не мог он допустить, чтобы Ленкины вещи взяли да и выкинули в лес, как хлам какой. У нее ведь там и дорогая одежда была, и шуба, и обувь всякая модная. Саша хотел забрать все домой. Мало ли? Еще пригодится небось. Может, продавать еще что придется, чтобы от тюрьмы ее откупать.
Я посмотрел на часы:
– Извините, мне в самом деле нужно спешить. Если что, я вам еще позвоню?
– Конечно, пожалуйста, звоните в любое время.
– Вот моя карточка, – я протянул ей визитку. – Матери ее отдайте. Может, еще понадобится что-то передать или сообщить.
– Обязательно. И вы вот возьмите, просим вас…
Неприметным движением руки женщина извлекла из складок своего халата бутылку «смирновской» водки. Вот те раз! Нет, только у нас адвокатский гонорар может заключаться в бутылке водки… Я почувствовал себя слесарем-водопроводчиком.
Между нами произошла короткая борьба. Я пытался отбиться, а тетка Лены Бирюковой старалась впихнуть бутылку в карман моего пиджака.
– Не отказывайтесь! Ни за что! Берите, берите, мы вас еще бог знает как благодарить должны… За работу, надо, надо, обычай такой. Люда вообще с ума сойдет, если узнает. Она все глаза выплакала. Если не возьмете, то подумает, что у Ленки совсем плохи дела, раз адвокат и от подарка отказывается…
Аргумент оказался железным. Водку пришлось взять.
Грязнову я позвонил вечером домой. Известие, что покойный Бирюков в последние перед смертью дни пытался пробиться на аудиенцию к Осепьянам, его заинтересовала, но не чрезвычайно.
– В принципе я это предполагал. Но все равно спасибо, что не поленился, съездил.
– Как вы думаете, мог Бирюков отправиться в тот вечер снова к ним домой? Один раз ему удалось в дом проникнуть, мог и второй раз попытаться.
– И дальше что?
– Ну, охранники могли по приказу хозяев отвезти непрошеного гостя за город в лес, избить, а когда он попытался от них сбежать, кто-то в него выстрелил…
– Ты все под себя гребешь? – усмехнулся Грязнов.
– Разве это не повод поехать к ним, поговорить с охраной?
– Так они тебе ответят, что никакого Бирюкова никогда не видели и никто к ним не приходил.
– Возьмите мать Лены и поезжайте к ним. Пускай хотя бы ей вещи дочери вернут.
Грязнов ответил с раздражением:
– Слушай, Гордеев, я тебя не пойму – ты об имуществе ее печешься или что? В правозащитники наймись, раз приспичило побороться за мировую справедливость.
– Вообще-то я и есть защитник… Ни о чем я не пекусь, просто Осепьяны тут замешаны – это же очевидно.