– Пойдем скорей, старик ждать не любит.
Парень почти без признаков жизни висел, привязанный за руки к потолочной балке, в том самом ангаре, где Сынок казнил Адольфа.
– Ага, натурально! – увидев Пряника с Сынком, Константин Константинович отошел от повешенного. – Вот, покараулить надо до утра.
– На хрена? – Сынок недоуменно посмотрел на висящего парня. – Он и двух шагов сделать не сможет.
– Это точно! – Константин Константинович рассмеялся и пнул парня по ноге – тот просто взвыл от боли. – На таких ходулях далеко не убежишь, а, Гриша? Ладно, а теперь серьезно, – обернулся он к Сынку и Прянику. – Мне нужно, чтобы он, натурально, поговорил с нами начистоту.
– О чем?
– Ну, кто приказал подпалить склады в Митино? Сам я уже устал с ним возиться. Такой молчун натуральный. Чем быстрей ты, Гриша, признаешься, тем быстрей кончатся твои мучения.
Когда он ушел, Пряник поинтересовался:
– Ты будешь бить первым, или можно мне начать?
Сынок пожал плечами.
– А что это за склады?
– Наш склад был с водкой, вчера сгорел.
– Не знал. Ладно, давай я с ним поговорю. Ты можешь пока во дворе подождать.
– Я и тут могу посидеть.
– Нет, тут не надо. – Сынок загадочно улыбнулся. – Может, у нас с Гришей интимная беседа намечается.
Сказав это, Сынок подергал себя за ширинку, недвусмысленно давая понять, как именно он собирается развязать язык бедному парню.
– А-а, все понял! – расхохотался Пряник. – Позовешь меня, когда вам с «девочкой» станет скучно.
– Хорошо, позову, – кивнул Сынок, подошел к висящему парню и расстегнул ему ремень джинсов. – Ну что, Гриша, снимай штанишки, будем по попке ата-та.
Пряник, расхохотавшись, вышел из ангара. Ночь была теплая, тихая, безветренная. Где-то стрекотал кузнечик. Ну прямо как в деревне. Докурив сигарету, Пряник стрельнул окурком в небо и лег на лавку у ангара. С одной стороны, ему хотелось посмотреть, что там будет делать Сынок с этим беднягой, но с другой – лучше с Сынком не связываться. Пряник закрыл глаза и задремал.
Проснулся он оттого, что кто-то толкнул его в бок.
Пряник открыл глаза – Константин Константинович!
– Вы что, натурально, охренели? – зарычал старик. – Где Сынок?
– Я тут, – вышел тот из ангара.
– Ну и как?
– Чего?
– Я спрашиваю, как, раскололи?
– Расколол.
– И что?
– Ну это… – Сынок почесал затылок. – Короче, есть какой-то хачик, то ли Османов, то ли Асланов, Гриша сам не помнит. Помнит, что зовут этого хачика Тагир. У него сеть палаток на оптовке, спиртным торгуют. Вот он и заказал.
– Знаю, о ком речь. – Константин Константинович ухмыльнулся. – Тагирчик, значит. Ладно, разберемся. Ну, молодец, отдыхай пока. А ты, Пряник, зайди ко мне на минутку.
Пряник остался.
Сынок вернулся в келью и уже собирался лечь, когда заглянул Пряник.
– Сегодня ночью с тобой в город поедем. – Пряник сел на койку. – Готовься. Можешь целый день спать, делать что хочешь. В одиннадцать выходим.
– А куда поедем?
– Там узнаешь.
Проснулся Юрий Петрович по привычке ни свет ни заря. Проснулся с тяжелым сердцем. Он почему-то вдруг пожалел, что ввязался в новое дело. Забеспокоился, хотя и не мог пока объяснить себе причину своего состояния.
Гордеев зажег газ под чайником и пошлепал в ванную. И там, глядя в зеркало на отражение своего еще сонного, покрытого лохматой пеной лица, он понял: несмотря на кажущуюся простоту вопроса, не так легко будет вытащить гражданку Пастухову из тюрьмы.
Умывшись, Гордеев натянул на себя тренировочный костюм и спустился в парадное за газетами. Он начал читать передовицу «Нового экспресса» еще в лифте, а через несколько минут с удивлением обнаружил себя тупо стоящим перед дверью собственной квартиры со связкой ключей в одной руке и с газетой в другой.
Передовица, подписанная неким Поярковым В.С., представляла собой скандальный материал, повествующий о закулисной жизни депутатов Государственной думы. Многих из них автор откровенно называл ворами, казнокрадами и крестными отцами мафии. Все бы ничего, но Юрий Петрович Гордеев являлся защитником одного из перечисленных депутатов, а именно Кобрина Аркадия Самойловича.
Едва Гордеев вошел в квартиру, как зазвонил телефон.
Юрий Петрович снял трубку с аппарата в прихожей:
– Я слушаю вас, Аркадий Самойлович, – упавшим голосом ответил он.
– «Новый экспресс» читали? – голос Кобрина был полон негодования.
– Да, только что…
– Опять! Представляете?! Уже во второй раз!
– Да, – согласился Гордеев.
– И что вы думаете по этому поводу?
– Подсудное дело.
– Вот-вот, и я про то же!.. Давайте-ка, провентилируйте этот вопрос.
– Сделаем.
– Прижать их надо, чтоб раз и навсегда!.. Со «Всем миром» у вас отлично получилось…
– Не волнуйтесь, Аркадий Самойлович, и этих прижмем.
– И чтоб опровержение на всю полосу! А не как в прошлый раз – коротенькая заметка.
– Постараемся.
– Ну все тогда. Я до вечера у себя в кабинете.
– Перезвоню.
– Сами-то как? – для приличия спросил депутат.
– Нормально, работаем.
– Ну, давайте, действуйте, Юрий Петрович.
Кобрин до последнего времени мало доставлял хлопот своему адвокату. К нему давно уже приклеился ярлык вполне добропорядочного политика. С газетой «Весь мир», позволившей себе недостойные намеки, Гордеев разобрался быстро. Даже суда не понадобилось. Напечатали опровержение, кого-то там наказали, а потом в качестве компенсации опубликовали на две полосы интервью с Кобриным. И уж редакторские комментарии были сплошь фанфары и розы.
В «Новом экспрессе» имя депутата соседствовало лишь с двумя словами, но зато с какими! «Вор» и «мошенник». Вполне достаточно для того, чтобы подмочить репутацию Кобрина, да что там подмочить – потопить ее, отправить на самое дно. Но с другой стороны, и Гордееву этих двух слов было вполне достаточно, чтобы обложить газету таким штрафом, что никаких денег не хватит, а при удачном стечении обстоятельств и автора к ответственности привлечь. Причем к уголовной, такие прецеденты были.
Откровенно говоря, заниматься этим делом Гордееву хотелось еще меньше, чем делом Пастуховой, но отказываться было нельзя. Тут даже не в деньгах суть, хоть Кобрин и платил прилично. Быть адвокатом депутата – это величайшее везение, которое выпадает на долю редких единиц. Быть адвокатом депутата – значит, оказаться в когорте избранных, и Юрий Петрович это прекрасно понимал. Другого такого шанса может не представиться.