Гордеев посмотрел на депутата. Кобрин ответно метнул злобный взгляд из-под нахмуренных бровей. Его мясистый, зарозовевший лоб покрыла испарина, на крыльях носа обозначились капли пота.
– Да, убийство, – перевел дыхание Кобрин.
– Как странно, – сказал Гордеев, – как раз сегодня я сказал, что такими вещами не занимаюсь.
– Не верю, Юрий Петрович. Хотя и не хочу вас обижать – скажу: не верю.
Гордеев с унынием наблюдал этого перепуганного и исходящего желчью человека. Как все-таки значимо простое, мещанское спокойствие, простое благополучие. Еще недавно этот большой, самоуверенный человек, видимо, искренне считал, что он является опорой государственности, морали, а теперь злобно выкрикивал аморальные лозунги и призывал мироздание в свидетели своей правоты. Гордееву захотелось свернуть этот разговор, и он просто сказал:
– О чем я могу с ними договариваться?
Кобрин отдышался.
– Для того чтобы вернуть доброе имя, я готов поступиться многим. У меня достаточно средств, чтобы восстановить справедливость – во всяком случае, в частном вопросе. Я попросил бы вас прояснить конъюнктуру. Я любезно прошу вас немедленно – немедленно, Юрий Петрович, – отправиться в редакцию. Дело не терпит отлагательства. Если они заводят разговор о суде, значит, они ждут суда. Они хотят дешевой сенсации, раздавив меня. Не выйдет! – опять грозно и со страхом в то же время потряс он пальцем. – Я уже сказал, Юрий Петрович, что для своего имени я не жалею денег. Можете торговаться в пределах ста тысяч. Долларов.
Их глаза встретились.
«Откуда у вас такие деньги?» – спрашивал взгляд Гордеева.
«Вам должно быть известно только то, что они у меня есть», – отвечали ему кобринские глаза.
– Я торговаться не буду, – с достоинством сказал Гордеев. – Я только узнаю, возможен ли такой вариант разрешения конфликта. Если возможен только такой вариант – мне придется с вами раскланяться, Аркадий Самойлович. Этим могут заняться люди и с меньшей квалификацией. Но во всяком случае, я позвоню вам немедленно, как только получу ответ.
– Чистоплюй, – прошипел Кобрин, когда за Гордеевым закрылась дверь.
– …Хрюша, Степашка, Каркуша, Чебурашка, Гена, Карлсон, Лейла, Фатима, Зухра, Хафиза, Зульфия, Фарида, Зарина, Гюльчатай… Гюльчатай! Где Гюльчатай?!
Гюльчатай в строю опять не было. Сынок выругался про себя и пошел искать этого косоглазого придурка. Исмаил построил остальных и приказал грузиться в вагон.
Гюльчатай сидел в кустах неподалеку и с неподдельным интересом рассматривал молодого воробушка, только что вылетевшего из гнезда. Воробушек с не меньшим интересом рассматривал круглую желтую физиономию Гюльчатая.
– Ты чего тут делаешь?! – Сынок толкнул парня в спину, отчего тот чуть не упал. Воробушек испугался и перепорхнул на ближайшее дерево.
– Я руськи не понимай, извинэт, больси не будай, Гульсатай тут, – залепетал мальчишка, вскочив на ноги.
– А я по-вашему не понимай! – ругнулся Сынок. – Марш в вагон. У себя, блин, всех воробьев поели, теперь на наших насмотреться не могут.
Запрыгнув в вагон последним, уже когда состав лязгнул стыками, Сынок закрыл тяжелую деревянную дверь. Состав начал набирать ход.
– Ну что, накатим? – Исмаил достал из сумки флягу со спиртом и кружку.
– Попозже. – Сынок залез на штабель ящиков под самый потолок, к окошку. – Как только границу переедем.
– Ну как знаешь, – пожал плечами Исмаил и сунул флягу обратно. – Эй, желтопузые, сплясали бы хоть, что ли.
Желтопузыми были вьетнамцы. Или кампучийцы, кто их разберет. Кажется, там были и те и другие. Но и те и другие были незаконными эмигрантами. Правдами и неправдами они пересекали несколько границ, на товарных поездах, на баржах с углем, на электричках, на попутках, просто пешком добирались до Москвы, чтоб оттуда через Украину, через Белоруссию, через Польшу попасть в Западную Европу, чтобы там, вдали от голодной родины, найти хоть какую-нибудь работу, которая сможет прокормить их и их многочисленные семейства, оставшиеся дома.
Этот желтый ручеек потек с Востока на Запад, как только границы России стали прозрачными и дырявыми. И течение этого ручейка от Амура до самой Вислы было поделено на участки. На каждом участке действовали проводники, которые предоставляли младшим братьям «крышу», провозили их через милицейские кордоны, через границу, если она была на участке проводника, устраивали им ночлег и кормежку на стоянках. Все это делалось, естественно, не из чувства интернациональной солидарности. За все брались деньги, причем чем сложнее был участок, тем большая сумма.
Участок Москва – Гомель был самым сложным, поэтому и стоил он по пятьсот долларов с носа. «С носика», – как сказала Мата, когда предложила Сынку и Исмаилу прокатиться туда и обратно. Ну и они, естественно, согласились. Им причиталась половина суммы плюс комиссионные за доставку людей оттуда. Оттуда они тоже должны были привезти народ. Не ехать же порожняком. Но до Белоруссии надо было еще доехать. А пока они сопровождали восемьдесят перепуганных, вечно настороженных азиатов. Поначалу их было восемьдесят пять, но пятерых повязали еще где-то под Астраханью. Так, по крайней мере, сказал предыдущий проводник.
В сумке Сынок вез восемьдесят паспортов. Во всех паспортах была одна и та же фотография и одно имя – Ман Ли. Мужчине на фотографии было лет пятьдесят, хотя никому из группы не было больше тридцати. Эти эмигранты наивно полагали, что все азиаты для европейцев на одно лицо, а поскольку имя Ли самое распространенное в Китае, то с них и взятки гладки. Когда Сынок с Исмаилом решили выяснить, как же звать этих узкоглазых на самом деле, имена их оказались трудноотличимыми друг от друга – Сям, Нам, Вам, Люм, Нгуэн и так далее. Поэтому Сынок, не задумываясь, на время следования дал каждому из них другое имя. Те запомнили и даже могли повторить каждый свое.
Поездка предполагалась длительная, но не очень опасная. Было у нее две цели. Задание от Маты, которая, как теперь понимал Сынок, курировала именно эмигрантский бизнес, они получили, во-первых, как расторопные, проверенные и трудолюбивые члены братства, а во-вторых, задание предполагало долгое отсутствие в Москве, что делалось в целях безопасности. После аферы с фальшивомонетчиками по столице рыскали обманутые чеченские, азербайджанские, грузинские, даже латышские мафиозные ищейки. Не дай бог кто-нибудь попался бы им на глаза.
Дело готовилось долго и тщательно, проваливать его теперь, когда сгребли с олухов-бандитов около четырех миллионов долларов, было глупостью.
Сынок не присутствовал в начале операции, но ее конец он видел сам, сам принимал в нем участие.
Бухгалтер, которого он сопровождал в последние дни, и был тем самым Каэсом. Они раскручивали чеченцев. Мата раскручивала азербайджанцев. Зиг дурил латышей, а Дон – грузин. В контору Чипа доверчивых и жадных бандитов привели в один день, в тот самый. Тогда же все и рассчитались. А уже через полчаса, когда из подвальчика на территории МГУ уехали азербайджанцы, все оборудование было вывезено в монастырь, все «фальшивомонетчики» как сквозь землю провалились. Сынок сам помогал грузить все более или менее ценное в машину. Приехавшие за компьютерами и станками посланцы бандитов нашли только беспробудно спящих своих полномочных представителей, которые все никак не могли проснуться, а тем более объяснить, куда девался подпольный магазинчик.