До сей поры Гордеев рассматривал два дела – обвинение Пастуховой в убийстве и дело о клевете в отношении депутата Кобрина – как параллельные. Даже пересечение двух дел – убитый Пастуховой помощник депутата Кобрина – оставалось лишь случайностью. Конечно, изъятие удостоверения помощника депутата из кармана бандита – серьезный компромат на Кобрина, но, опять же, не настолько серьезный, чтобы губить Гордеева. Покушение на Гордеева в обязательном порядке влекло за собой еще больший поток подозрений против Кобрина.
Странным образом зарифмовалось покушение на Гордеева и самоубийство Ирины. Да. Действительно. Ирина была очень плоха, когда он навещал ее. Но самоубийство? Бедная девочка, ее действительно довели тюремные порядки. Она, эта блестящая, еще недавно преуспевающая бизнес-леди, девушка из сити, вдруг оказалась брошенной на самое дно общества. Обстоятельства попытки самоубийства Ирины Гордееву хотелось разузнать досконально. Не только Ирине, но и Гордееву – быть может, под впечатлением от ее слов – казалось, что вокруг Ирины сложился какой-то заговор, что вокруг сгустились тучи зла и источник их возникновения оставался не найденным.
Ирину хотел убить помощник Кобрина. Это – факт. Но не было ли это совпадением? За годы адвокатской практики Гордеев убедился, что совпадения вообще редки. Все здесь кажется случайностью, и все не случайно.
Теперь Юрий Петрович направлялся в институт Склифосовского, где в травматологии содержалась Ирина. Следователь уже назначил судебно-психиатрическую экспертизу. По прохождении курса лечения Пастухову решено переправить в институт Сербского на предмет стационарной психиатрической экспертизы. Это был целесообразный шаг – Ирина числилась в медицинской карте как «потенциальный суицидент», и медицина не могла гарантировать, что отчаявшаяся женщина не повторит своей попытки свести с жизнью счеты.
Гордеев доехал до проспекта Мира и вышел у метро, чтобы купить Ирине цветы. Он долго выбирал из ярких, искусственно праздничных голландских букетов, пока не остановился на оранжево-желтых герберах. Получив цветы в зеркальной упаковке, он вернулся к машине.
Припарковался на кольце и уже было вошел в арку Склифа, но был остановлен на пути старой женщиной.
– Молодой человек, вы не могли бы дать мне немного денег? – обратилась она к Гордееву. Юрий Петрович удивился, услышав такое обращение. Очевидно, старушка была нищенкой, но фраза, с которой она попросила у него милостыню, никак не вязалась с ее внешним обликом. Гордеев вынул кошелек, чтобы достать мелочь, и извлек, повинуясь моментальному порыву, пятьдесят рублей. Старушка взяла купюру, посмотрела на деньги, на Гордеева.
– Это очень много, – сказала она, словно не решаясь положить купюру в карман, но в то же время и не отдавая ее.
– У меня нет меньше, – соврал зачем-то Юрий Петрович, стыдясь своей неожиданной щедрости, как школьник.
– Подождите, я вам дам сдачи, – полезла старушка в карман.
«Сумасшедшая», – подумал Гордеев, развернулся и пошел к машине.
– Постойте, подождите, – закричала нищенка. – Он остановился, она подошла к нему: – Вы очень добры. Вам Бог того не забудет. Вы верите в Бога?
– Да, – сказал Гордеев, чтобы отделаться.
– Вы не думайте, я не нищая, – сказала старушка, – меня жизнь заставила. Ведь если я буду ходить в лохмотьях и просить Христа ради, то ведь нищей я от этого не стану? Правда?
– Дай Бог вам здоровья, – произнес Гордеев не присущую ему фразу, считая, что упоминание о Боге будет приятно религиозной женщине.
– Здоровье мне ни к чему. Он бы меня к себе прибрал скорее. Ну да жаловаться – Бог смерти не даст. А вот вам здоровья и счастья. Я пожелала – так и будет.
Старуха осталась стоять, величественная в своем пророчестве, а Гордеев, хрустя герберами, пошел к больнице.
В регистратуре он предъявил разрешение следствия на посещение подзащитной и свое адвокатское удостоверение.
– Она очень слаба. У нее истощение. Видимо, она голодала, – сообщила молодая врач примерно одних лет с Ириной.
После многократных повторений, что визит Гордеева необходим для блага пациентки, ему выписали пропуск и допустили к свиданию.
Ирина помещалась в отдельной палате «люкс» с телевизором. Больница была переполнена, «люксы» при этом пустовали. После того как все коридоры оказались забиты пациентами, главврач отдал распоряжение предоставить «люксы» в пользование вновь поступившим. То, что Ирина была под следствием, тоже сыграло свою роль – тюремные власти настаивали, чтобы Ирина была ограждена от контактов с гражданскими пациентами.
Показав милиционеру на входе свое удостоверение, Гордеев вошел в палату – Ирина не спала. Она слабо улыбнулась ему, и глаза ее просияли.
– Что, Юра, – обратилась она к нему, лаская пальцами лепестки гербер, – у меня опять двойка?
– Что же ты с собой сделать хотела, – отечески пожурил ее Гордеев, – зачем же ты так?
– Не могла я больше, Юра, – она перестала улыбаться. – Здесь мне так хорошо, как в детстве. А там… Если меня туда вернут, я долго не протяну. С собой я не покончу – страшно оказалось, страшнее, чем я думала. Я сама умру, своей смертью. Я уж к тому близка была.
– Мне сказали, что ты не ела ничего.
– Да, правда. Я и голода не чувствовала, все только думала, думала. Отчего так? Как так случилось? Я даже религиозная стала, в Бога поверила, только молиться не могла. Если бы знала, как молиться, я бы, может, и не повесилась бы. А тут… лукавый… – она улыбнулась, произнося, как верующая, «лукавый». – Попутал.
Ирина поменяла со стоном положение на кровати. Ее шея была скована гипсовым воротником от смещения позвонков.
– У тебя серьезная травма, – заботливо сказал Гордеев.
– Нет, не особенно. Жить буду. Мне бы хотелось, чтобы было что-нибудь посерьезнее. Знаешь, не хочу отсюда. У меня позвонки растянулись. Мне же повеситься помогли.
– Как то есть помогли? – насторожился Гордеев.
– Да не знаю как. Только я повисла, – она опять жалостно улыбнулась, – а тут кто-то на мне и повис.
– Так, подожди. Кто это мог быть?
– Не знаю. Кто-то из заключенных. Меня уже пытались задушить в этот день – вот отчего я решила повеситься.
– Кто пытался задушить?
– Да там есть одна… Кулюкина ее фамилия. Воровка. Но это не она… Она меня по злобе, без расчета задушить хотела. Просто оттого, что я не такая, как она. За то, что я сидела и молчала о своем. А она гадости рассказывала.
– Но у этой Кулюкиной был повод тебя задушить?
– А зачем там повод? Она мне глаза обещала выдавить ночью. Только когда я веревку прилаживала, она храпела. Да, точно помню, она спала. Это не она была, это кто-то другой.
Мысль Гордеева лихорадочно заработала в направлении нового факта. Если это было не самоубийство, вернее, не только самоубийство, но еще и покушение на убийство, два случая рифмовались уже точно. Кому-то одновременно потребовалось убрать Ирину, убившую по случайности помощника Кобрина, и его, который также помогает Кобрину в щекотливом деле.