– Так то с правовой, Генрих Афанасьевич, – протянул Вадим.
– Конечно, Вадик, я все понимаю, я не наивный мальчишка, но действительно: ведь даже эта очаровательная барышня принадлежит к адвокатской семье, а, как вы мне рассказывали, главным помощником у Юры был будущий врач… Чего мы будем добиваться?
– Я думаю, Генрих Афанасьевич, у нас нет каких-то особых сложностей, – заговорил Вадим Райский. – По-моему, здесь собрались люди, которые еще помнят университетскую латынь и уж, во всяком случае, знают, от какого глагола происходит слово, обозначающее нашу профессию. «Призывать на помощь», адвокаре… Таким образом, само наименование «адвокат» указывает на существо наших обязанностей, а именно – отвечать на призыв о помощи… Ну вот – в данном случае с этим призывом к нам обратился наш закон. Да, закон нашей России, которая хочет быть не классовым, а правовым государством. Закон, который тем не менее попирается на каждом шагу. Молодая российская прокуратура…
– Можно мне, Вадим? – перебил друга Гордеев. – Я, господа, тоже учил латынь, меня тоже учили говорить красиво, но после этой командировки в Булавинск хочется вспомнить и то, что юриспруденция не сводится к красноречию и милосердию. Юриспруденция остается таковой, если она строга и точна. Скорее всего, наши действия будут лишь паллиативом. Но все же у нас есть возможность напомнить чинушам, что адвокат готов не только защищать человека под следствием и в суде. Конечно, я влезал не в свои дела. Я, по сути, проводил частное расследование. Но что мне оставалось делать, если булавинская прокуратура сделала все, чтобы я не мог исполнять свои прямые адвокатские обязанности, оставался без работы, простаивал… Вот и пришлось… В конце концов нигде не сказано, что адвокат, натолкнувшись на сомнительные с правовой точки зрения ситуации или прямые нарушения закона, длжен закрывать на них глаза. Еще в пинерском детстве нас учили: «Увидев безобразие, не проходите мимо!»
– Юрочка! Не надо столько страсти! Вы еще не в суде! – проговорил Генрих Афанасьевич, воздевая руки к потолку. – Не подводите идеологическую базу под свое мальчишество! Конечно, благого результата по делу Андреева вы пока не добились, но, как я понял из рассказа Вадима, с тылу к ним зашли неплохо.
– Именно, – кивнул председатель коллегии адвокатов. – Я тоже не хотел бы слишком заноситься в теоретических размышлениях. В конце концов – всегда важно создать прецедент. Все равно необходимо будет разобраться в том, как в Булавинске к власти пришел Вялин, какие силы за этим стоят. Дело ведь не в Вялине и доберманах вокруг него, а в том, почему Вялин у власти.
– Напомню, что Сергея Максимовича избрал народ. Тайным свободным голосованием, – произнес Резников, и, только зная его, можно было понять, что в этих словах таится не только некоторая доза иронии.
– Но и народу создали соответствующие условия… Чтобы он избрал именно Вялина… И если бы он один такой был по России…
– В общем, мы все всё знаем, – печально произнес Резников. – Силы… Первая сила – это, казалось бы, народ, который уже столько раз обманывали, что он решил… Но вот здесь я останавливаюсь… Народу предложили выбирать, но из кого? Из старых партноменклатурщиков, из нашего брата рефлексирующего демократа, который, дрожа от собственной смелости, перестал платить партвзносы после падения ГКЧП… Скудный выбор, верно?
– Верно, – подхватил Гордеев. – И тогда в этом неприглядном ряду возникает эдакий потомок Стеньки Разина, духовный брат Робин Гуда… Ну и что ж, что сидел?! Ну и что ж, что нет подходящего образования?! Зато нашенский, из народных масс…
– Да-а, – протянул Вадим. – В стране, где есть средний класс, правителей выбирают из среднего класса. А там, где главенствует люмпен, там возникают всякие экзотические фигуры…
– Я бы не стал здесь делить страны по каким-то типам избирателей, – заговорил доселе молчавший адвокат Коноплянников, бородач лет сорока пяти. – Мы ведь понимаем, что сейчас в России у власти может оказаться и оказывается не люмпен, а силы, которые за этими по внешности люмпенами стоят. А силы эти легко просчитываются…
– А силы эти, – врезался в речь Коноплянникова Вадим Райский, возможно и не считая, что он выразит мнение бородача, -…а силы эти – бывшая партноменклатура, которую никто от власти, и прежде всего от власти над экономикой, не отстранял! Из тех материалов, которые добыл Юра, я уже вижу, что Вялина избрало не люмпенизируемое, балансирующее между невыплатой жалованья и безработицей население Булавинска…
– А кто же?! – встряхнулся Коноплянников.
– Мне кажется, здесь возник именно наш, российский парадокс, – пояснил Вадим. – В советское время заигрывали с пролетариатом, а властвовала партия, как ее назвал товарищ Сталин, орден меченосцев. Сейчас, когда у власти формально не партия, когда у власти ее выученики, функционеры, свободные от партийной дисциплины и партийных взносов, но сохранившие все партийные инстинкты, полностью объяснимо выдвижение люмпенизированных начальников, которые всего-навсего марионетки. Серым кардиналам, как прежде пролетариат, теперь для прикрытия нужны сходные слои, сходные фигуры. Такова наша мафия, таков мафиозный Булавинск…
– Господа, господа! – Резников постучал металлическим ножом для бумаги по бутылке, стоявшей перед ним. Сосуд был полон боржоми, и звук поэтому получился глуховатым. – Охлократия обнаруживается при любом режиме, а народ легко превращается в толпу… Но мы все же не репетируем здесь телевизионную передачу «Пресс-клуб», а собрались обсудить вопрос, как помочь Юре, как вытащить из СИЗО Андреева. А то его дочь здесь сидит, слушает нас и переживает, думает: угораздило же меня жить с моей красотой и с моим умом в мафиозном городе, угораздило же меня связаться с этими краснобаями, которые уже битый час не могут подойти к делу… – Последнюю фразу Резников произнес, явно заигрывая с Лидой: она сидела среди этих высокоумных мужчин, еще не отошедшая от страстных объятий Гордеева, умиротворенная чувством, еще переживавшая то, что происходило с нею всего час назад.
– Что вы, – словно встряхнулась она. – Мне очень интересно. Я ведь учусь на историческом факультете. Политические закулисы…
– И все же, Лидия Борисовна, мы действительно заговорились! – сказал Гордеев. – Я прошу вас, господа, оценить то, что есть у меня в активе…
Сжато изложив, что он предпринял в Булавинске и в Усть-Басаргине, добиваясь свидания с Андреевым, Гордеев заключил:
– Именно в облпрокуратуре Усть-Басаргина я окончательно утвердился в мысли, что Булавинск с его Вялиным – не нонсенс, не случайность, а только звено, и, конечно, не самое прочное, не самое крупное в тех цепях, которыми оказалась сегодня опутанной Россия. Да, в Усть-Басаргине внешне все было пристойно: хотя облпрокурор был в отлучке, меня немедленно принял его помощник, очень и очень любезный молодой человек. Он не только принял мою жалобу, но и внимательно меня выслушал и даже проявил здоровый прагматизм, сказав нечто вроде: «У нас СИЗО и без того переполнены, чтобы держать там, рядом с убийцами и рецидивистами, человека по пустяковому делу, к тому же заболевшего». Но в его глазах, по его губам я прочитал – ничего не будет! Он, как я понял по некоторым его обмолвкам, ждал моего визита и, очевидно, получил указание перевести дело на измор. С другой стороны, господа, мне действительно очень не понравилось замечание Мещерякина, что Андрееву безопаснее в СИЗО, чем в городе под подписку о невыезде. Легко представить дальнейшее развитие событий…