Вот эта предварительная добывание-продажа-покупка голосов и увлекла Елизова, а следом за ним и Витю. Связавшись со своим знакомым, обеспечивавшим поддержку «Всенародной республики», Елизов узнал, что перспективы у его задумки есть, и получил «добро» на действия, а именно был принят на работу инженером крытого рынка, выстроенного не так давно на оживленном для любого города месте, близ автостанции. Витю на постоянную работу не взяли, но пообещали заплатить аккордом – в случае его старательности и инициативного участия в разработке избирательных технологий. К умыкнутым ручкам Елизов прибавил свою лепту сходного происхождения: когда после ГКЧП спешно был закрыт горком партии, где Елизов тогда работал, он сумел разжиться только некоторым канцбумом – утащил с места работы мешок с почтовыми открытками. Трофей был не ахти какой: Елизову особенно некому было отправлять открытки – как и многие в наше телефонное время он не любил писать вообще. Тем более что во всех открытках на стороне, предназначенной для письма, наверху было напечатано «Уважаемый ____________________ !», а внизу стояла линейка для подписи.
Теперь эти открытки, уже много месяцев стареющие в елизовском сарае, оказались готовыми для важного дела. Новые начальники Елизова, выслушав его предложения, указали им места, где они будут собирать подписи. Все, кто работал в затрапезных комнатках, получили твердые указания: при появлении милиции и любых проверяющих вести себя вежливо, рекомендоваться исполнителями, техническими работниками и предлагать связаться с руководством (был назван телефон).
На этом телефоне сидел, говоря советским языком, персональный пенсионер Стомахов, бывший первым секретарем горкома партии в брежневские времена. Административная выучка у него была под стать звездам Художественного театра первого призыва. «Стомахов слушает», – произносил этот довольно уже ветхий старик начальственным баритоном, и милиционер, державший телефонную трубку, мгновенно переменял стойку «вольно» на «отдание чести на месте», благо правая рука с трубкой уже находилась в соответствующем положении. Политического долгожителя, дедушку Стомахова, в Булавинске знали все; и хотя в горбачевские годы его отправили на пенсию в возрасте, далеко перевалившем за семьдесят, народ, или те, кто себя им называет, это волновало очень мало. Неожиданно для него самого Стомахова объявили жертвой перестройки, и постепенно он вошел во вкус этого нового своего общественного положения. Два или три звонка, которые были ему сделаны за все время, впрочем не очень долгое, кипучей деятельности общества «Стабильность», позволили заслуженному партийцу оттянуться по полной. Он начинал с кратких, но очень целенаправленных рассуждений о том, что милиция должна ловить бандитов, а не мешать людям, которые пытаются бороться с безработицей. Затем Стомахов объявлял о своей готовности приехать и разобраться во всех проблемах на месте, если такие звонившему в чем-то видятся. И наконец, он просил только одно: назвать имя непосредственного начальника бдительного постового. После чего несчастный, наконец осознавший главное: «Великий Стомахов по-прежнему у руля!» – чистосердечно извинялся и оставлял сотрудников «Стабильности» наедине с их клиентами.
Внук Стомахова, носивший скромную фамилию его зятя – Лихарев, один из бывших вожаков булавинских комсомольцев, вовремя ставший организатором молодежного досуга, а затем бизнесменом, доходчиво разъяснил деду, что общество «Стабильность» прибыло в Булавинск для подготовки материалов к слушаниям в Государственной Думе и выяснения нынешнего состояния занятости и безработицы булавинцев. Естественно, посвящать деда в то, что нигде никакое такое общество «Стабильность» зарегистрировано не было, внук не собирался.
И по-своему он был прав. Условная реальность этого общества, заключавшаяся, казалось, лишь в том, что в конурках-офисах висели картонные плакатики со словом «Стабильность», впрочем, изображенным весьма красиво, вскоре обернулась вполне весомыми результатами.
Само собой, как положено весомым результатам, они не сразу были оценены по достоинству. Списки потенциальных сторонников некоего россиянина, который изъявит желание войти во власть, Елизовым были подготовлены в темпах, заставляющих вспомнить легенды о первой пятилетке. Затем они с достоинством, о котором необходимо помнить, когда работа сделана качественно, были сданы заказчикам.
Но хотя Елизов, вошедший во вкус, рвался к следующим высотам, его довольно долго новыми специальными программами не занимали. Только, очевидно, в порядке утешения зарплату инженера крытого рынка платить продолжали.
Впрочем, этот рынок его интересовал мало. Гораздо более острый интерес вырастал у Елизова к фантастически развивавшемуся российскому рынку, или, может быть, точнее: к тому, что стали называть этим словом, долженствующим самим собой цивилизовать то, что еще цивилизация, скорее всего, не видела.
Елизов днями просиживал в своей холостяцкой квартире, которую успел получить от горкома, и читал всякие умные книжки по социологии и экономике. В то время как его напарник Витя Лушин распоряжался полученным заработком по-другому. Купив двухнедельную турпоездку в Париж и Францию, он улетел из Булавинска в Москву, далее – по курсу.
В родной город любитель гуманитарной помощи так и не вернулся.
«Новость» и «неожиданность» – это, по существу, одно и то же…
Д. С. Лихачев. Поэзия садов
Надо признать, что, в противоречии с установившимся мнением, поговорить любят не только представительницы прекрасного пола. Умением производить неостановимые словесные извержения славятся и мужчины, причем имена наиболее выдающихся празднословов и демагогов мужеского пола попадают как в историю человечества, так и в историю книгоиздания – достаточно вспомнить пятьдесят пять синеньких томов, наполненных злонамеренным словесным сливом и существовавших во многих миллионах экземпляров только на языке, который считался для их автора родным.
Однако, рассказывая Гордееву истории из новейшей политической жизни Булавинска, Лариса Матвеевна Баскакова не преследовала провокационно-пропагандистских целей, как ее, что ни говори, а коллега, если вспомнить полученное им экстерное образование.
Уже несколько лет изучая то, что происходит в городе, где прожила около четверти века, она надеялась, что это когда-нибудь пригодится если не судебным инстанциям, то хотя бы историку. Будучи женщиной трезвомыслящей, Баскакова понимала, что ее собственные инициативы по распутыванию булавинского клубка не дадут никаких реальных результатов, а для нее обернутся, мягко говоря, очень крупными неприятностями. Но она терпеливо ждала случая, который бы помог ей не оказаться одиночкой на челноке в бурном море. И хотя обстоятельства этого случая оказались совсем не такими, как она ожидала, Лариса, что называется, взяла свое оружие на изготовку.
Узнав об аресте Бориса, она первым делом рванулась было в прокуратуру. Но до нее было идти несколько кварталов, и на полдороге Лариса поняла, что успеха сейчас ей не добиться. Их бурный и страстный роман с Андреевым для окружающих протекал почти незаметно, однако нельзя было исключить возникновения самого дикого компромата против нее после фантастического и невозможного по всем юридическим нормам ареста знаменитого в городе адвоката.