25 февраля, 12.17. Антон Сапин
Едва Антон Сапин увидел, как эти двое, рыжий длинный парень и та пухленькая, что к нему приходила, бегут, крича, окликая Грязнова и Турецкого, которые обернулись, замедлив шаг на пути к машине, куда была подложена взрывчатка, он понял, что планы изменились. Эх, жаль, нескольких шагов не хватило! Тогда он нажал бы на пульт дистанционного управления, и рвануло бы как следует. Может, и не убило бы, но покалечило осколками — это как пить дать. А сейчас — нет, не сработает.
«Наверное, и к лучшему, что не сработало, — утешал он себя, быстрым шагом направляясь прочь от автостоянки, чтобы поскорее затеряться в толпе. — Не надо, чтобы покалечило, надо, чтобы наверняка. Жаль взрывчатки, напрасно время и деньги потрачены. Но ничего, главное — не взрывчатка, а человек. Я цел и невредим, я сейчас уйду, и ищи меня свищи. Они будут искать — не найдут и все время будут помнить, что над ними висит возмездие. Они будут помнить, суки, и они будут бояться, и они будут умолять, чтобы я пришел поскорей. Вот тогда я и приду…»
Серое, похожее на непомерно вытянутый ангар здание аэропорта манило его, как заветный отдых, передышка на длинном пути. Завернуть бы за угол, а там он выберется на шоссе, схватит первую попавшуюся машину, лучше бы не таксиста, а частника, и уберется подальше. Длинная тень здания накрывала его, как крыло, но заветный угол не становился ближе. Нетерпение подмывало Сапина бежать, но он удерживал себя: за бегущим тут же погонятся. Он быстро шагал, в уме неторопливо отмеряя: осталось десять шагов, девять, восемь, семь…
— Держите его! — взмыл, как стремительный самолет, знакомый голос.
«Надо было тебя, Галечка, зарезать, когда ты со мной, падла ментовская, чаи распивала», — уместившись в одно мгновение, пронеслась через сапинский мозг длинная фраза. И вот тогда он побежал.
Охотясь за людьми, Антон Сапин никогда не испытывал ужаса преследуемого. В его работе такого не встречалось: он слишком тщательно выбирал время и место, а убивал аккуратно, без возможности провала. Но теперь — что за страх! Он петлял, как кролик, который убегает от лисы. Где шоссе? Многолюдный квартал словно вымер: вследствие стройки к нему перегородили все подходы. На открытом пространстве скрыться было некуда. Голый квадрат асфальта и одинокого Сапина на нём освещало резкое, словно космический прожектор, солнце. Планы снова менялись. Не успев сказать себе об этом, Сапин выхватил пистолет. Преследователи повторили его движение. Перестрелять их всех он просто не успеет. А если успеет уложить на месте одного или двоих — что толку? Разве веселей путешествие на тот свет в компании врагов?
Может, не стоит мучиться? Как все просто… Сапин сделал обманное движение правой рукой, чтобы ощутить прикосновение смазки дула своего пистолета на коже виска.
— Законно! — крикнул он.
— Антон! Подожди!
Крикнула эта деваха — мильтонша, которая к нему приходила. Крикнула так, словно он ранил ее — навылет подстрелил. Наверное, ни разу не видела, как с собой кончают, дура! Да что там ее винить, он ведь тоже ни разу не видел. Как убивали, видел и сам убивал, а вот чтобы самому себе выписать билет на луну… Пистолет ерзнул, скользнул от виска к скуле.
— Чего пристала, лярва? Ты меня погубила!
— Послушай… — Галя не знала, что говорить, да и кто б это знал? Не будучи специалистом по экстремальным состояниям психики, она сознавала только, что сойдет все, что угодно, лишь бы говорить, не прерываясь, — я тебя не погубила, тебя никто не погубит, если ты сейчас себя не погубишь. Посмотри ж ты, кругом весна, самолеты летают, птички поют, а у тебя сейчас даже лица не останется, да, именно, ты разве не слышал, что мозг — это жидкая среда, поэтому когда стреляют в голову, то бывают разрушения черепа, жуткие, Антоша, совершенно жуткие, неужели ты хочешь лежать в гробу таким вот чудищем, представь, голова как арбуз, одна красная мякоть и куски черепа как гнилая кожура…
Губы Антона Сапина дергались и кривились, точно он хотел заплакать и не мог или уже, неопознаваемо для других, рыдал — беззвучно, бесслезно. Дрожала рука — так дрожала, будто вот-вот сама по себе прыгающим пальцем спустит курок. И, вопреки тому что необходимость убить себя не отпала, наоборот, она стала настоятельнее, потому что преследователи медленно, по миллиметру, но подходили все ближе и ближе, Галины слова проникали в него, умеряли его нервность, меняли состав его насыщенной адреналином крови. Наливались свинцом ноги, и указательный палец правой руки не в силах был совершить единственного, но такого нужного последнего движения.
Галя видела, что ее речь, бестолковая, но колыбельно-певучая, с успокоительными, как валерьянка, интонациями оказывает свое воздействие, и радовалась… Радовалась? Это еще с какой стати? Зачем, ради чего она сейчас его спасает — ради пожизненного заключения? Этот мужчина, в руке которого прыгает приставленный к виску пистолет, убил другого — того, которого Галя когда-то любила больше всех на свете, по крайней мере, так ей казалось сейчас. Разве если он сейчас покончит с собой на глазах собравшихся, у нее на глазах, это не будет достаточным возмездием — за все, что он сотворил? И за Никиту…
Нет! Не будет. Что бы там ни было, Галя обязана приложить все силы, чтобы спасти Антона Сапина. Законник должен понести наказание по закону. Не по воровскому закону, так долго служившему для него руководством к действию, а по закону Российской Федерации.
Сапина обступили работники милиции и сотрудники «Глории». Защелкнулись наручники вокруг запястий, обросших белесыми поросячьими волосками. Но прежде Денис Грязнов осторожно вынул из ослабевшей потной руки пистолет.
25 февраля, 19.18. Мйтвей и Вера Логиновы
— Вот спасибо, Степан, — поохивал Матвей Логинов, вылезая из машины. Изрядные годы сделали его грузным, неповоротливым, а многочисленные болезни смирили некогда вздорный нрав. — Вовек твоей доброты не забуду.
— У нашего Сережи все друзья как на подбор, — присоединилась к похвалам жена Матвея, Вера. — Все-таки что ни говори, а хорошие у нас дети выросли! Живут в почете, добро наживают и нас, стариков, не забывают. Мы свой долг выполнили, на славу их воспитали. Правда, Степочка?
— О чем разговор, — солидно отвечал Степа Шнурок, помогая выбраться с заднего сиденья Вере Логиновой, еще более неповоротливой, чем супруг, хотя, в отличие от него, отличающейся стройной костлявостью — в молодости, наверное, была вылитая Зоя. — Сергей Матвеевич у вас — просто супер. Да я ради Сергея… вы просто не знаете, на что я ради него готов пойти!
Предыдущая ночь в доме Логиновых — украшении станицы Староминской — оказалась взорвана всполошным стуком и звоном.
— Матвей, Матвей! — сварливо затормошила супруга Вера, которая к преклонным годам начала страдать от бессонницы. — Вставай! Никак грабят!
Матвея Логинова, сырого и рыхлого, старость, напротив, погружала в постоянную дремоту — предвестницу вечного сна; однако выдвинутое супругой предположение, что кто-то хочет отнять у них кровно нажитое имущество, оказало на него чудесное воздействие. Моментально пробудившись, Матвей схватил ружье (незаряженное, но если проверять не придется, и такое сойдет) и ринулся смотреть, кто там ломится в хату.