— Ишь, налетели, — смотрел в окно самый старший милицейский чин. — И как только пронюхали?
Кто-то включил телевизор. На экране красовался тот самый лощеный репортер.
«…Он ушел. Вместе с ним ушла целая эпоха. Алина?»
«Михаил, а что сейчас происходит за вашей спиной?» — спрашивала ведущая.
«Сейчас за моей спиной как раз выносят тело теперь уже покойного Владлена Николаевича Петрова. Вот вы видите, носилки несут четверо санитаров, а тело накрыто белой простыней. Сейчас его загрузят вот в этот автомобиль и отвезут, по предварительной информации, в морг кремлевской клинической больницы. Алина?»
«Спасибо, Михаил…»
— Какой цинизм. — Милицейский чин хотел с возмущением выключить телевизор, но его остановил старший по званию:
— Погоди, надо узнать, как «Спартак» сегодня сыграл.
— А завтра сможете подъехать к нам на пять минут? — Молодой человек снова вырос перед Грязновым. — Это формальность, но надо.
— Да, конечно.
— И в последний раз. С вами больше никого не было?
— Нет.
— Спасибо…
Денис присел на капот «жигуля» и курил, наблюдая за тем, как телевизионщики с чувством исполненного долга сворачивали свою аппаратуру.
Ксения выскочила из машины чуть ли не на ходу и побежала в подъезд. Грязнов едва успел перехватить ее.
— Пусти! — сквозь слезы простонала она.
— Тебе не надо туда, там чужие люди, его уже увезли…
— Это его дочь! — вдруг указал на них пальцем какой-то репортер. Девушка, можно вас на минутку? Один вопрос!
— Да не было у него дочери! — сдерживал его оператор.
— Ну, значит, невестка!
— Точно, это жена его сына, который человека убил! — воскликнул кто-то из его коллег.
Теперь Ксения не сопротивлялась. Она сама прыгнула в Денисов автомобиль и чуть не защемила дверцей особо наглого репортера, который уже тыкал ей в лицо свой микрофон.
Грязнов врубил мотор, и «жигуль» рванул с места.
Денис проснулся от яркого света, бившего в глаза. Он лежал на кухне, на узкой тахте. Один.
В дверном проеме стояла Ксения. Всклокоченная, с распухшими от рыданий глазами. Казалось, она постарела за ночь лет на десять.
— Проснулся? — Она утомленно прислонилась к косяку. — Спасибо тебе, родной… Знаешь, есть люди, которые всегда появляются в трудную минуту. Их очень мало. И я рада, что ты у меня есть.
Грязнов хотел было подняться, но она его остановила.
— Лежи, я приготовлю кофе. Обо мне не беспокойся. Кажется, я этот кошмар пережила…
Денис быстро принял душ, заглотнул кофе и тихо вышел из квартиры. К тому моменту Ксения уже спала.
Денис уже навешивал замок на дверь своего гаража, когда во двор спустился Цыган.
— Ну что, сбылось предсказание? — Он начал фразу шутливо, но вдруг осекся, столкнувшись с тяжелым взглядом Дениса.
— Наполовину. Он сам умер. Сердце, третий инфаркт…
— Ни фига!.. — Цыган остолбенел. — Ну Медведь!.. А его случайно не…
— Нет, это все при мне случилось… — Грязнов опустил голову. — Вот так… Что-то я тебе сказать хотел… Вылетело…
— В качестве замечания: у тебя в квартире всю ночь свет горел и какой-то мужик расхаживал.
— Самоха! — хлопнул себя по лбу Грязнов. — Я же его запер!
И он бросился к своему подъезду.
— А что сказать-то хотел? — крикнул ему вслед Цыган.
— Ты куда сейчас?
— На работу!
— Вечером зайду!
Самохин лежал поперек кровати и надрывно храпел. На полу, у его изголовья, выстроилась целая батарея пустых бутылок из-под пива.
— А? Кто? — Самохин вдруг вскочил, испуганно хлопая глазами. — Ты как здесь очутился?
— Самоха, ты это… прости, что так… — Денис назвал его так, как обычно звали приятели.
— А где жена моя? — Самохин с ужасом озирался по сторонам. К нему постепенно возвращалась память. Он встряхнул головой и обиженно промычал: Ну, шеф! Ни за что не прощу! И столько пива пришлось одному выпить!
— Извини. Мне кто-нибудь звонил?
— Ага. Из рабол… лабол… рабор…атории… Сказали, что «сникерсы» уже готовы.
— «Сникерсы»? Какие «сникерсы»?
— «Сникерсы» и в Африке «сникерсы»! Откуда мне знать?
Денис включил телевизор и вышел на кухню. На экране возник портрет Петрова в черной рамке.
«Мы только что получили информацию, что на похоронах собирается присутствовать президент России, — скорбно говорил голос за кадром. Напомним, что они состоятся в субботу на Новодевичьем кладбище».
— О! Этот! Как его? Фигурант! — Самоха ткнул пальцем в телевизор. Пока вы черт-те где шастали, шеф, наш фигурант коньки отбросил!
Конечно же Самохин все перепутал. Из лаборатории позвонили, чтобы сказать, что готовы не «сникерсы», а сайнексы, маленькие кусочки пленки, которые делаются специально для цветоустановки.
Они сидели в маленькой затемненной комнатке — Грязнов и тот самый эксперт. На компьютерном мониторе застыл кадр из сайнекса. Человеческая фигура уже не была такой белесой, однако идентифицировать ее все еще было невероятно сложно.
— Боюсь, это самое большое, на что способна наша техника, комментировал эксперт. — Мы вытянули фон, и за счет этого объект приобрел хоть какой-то контур. Вот видите затемнение на руке?
— Ага, да, затемнение… — Денис до рези в глазах всматривался в монитор.
— Можно предположить, что это перчатка. Перчатка светлого цвета. Не белого, нет, светлого. Вспомните, на ком были в тот день такие перчатки.
— Спасибо, я догадался, что надо вспомнить. Но я не помню. Меня там вообще не было. К тому же перчатки можно надеть, а через секунду снять, после чего положить в карман.
— Сравнение с теми кадрами, что вы отсняли на прошлой неделе, ничего не дало. Мы сделали компьютерную диагностику, и идентичной фигуры на пленке не оказалось.
— Но можно хотя бы определить, чья это рука? Мужская или женская? Ну там, не знаю… У антрополога какого-нибудь проконсультироваться.
— Кто обычно летом носит белые перчатки? — с явной иронией ухмыльнулся эксперт. — Мужчина или женщина?
— А вы уверены, что это именно перчатка?
— Нет.
— Тогда что вы мне голову морочите? — взорвался Грязнов.
Лидский, опустив голову, но тем не менее умудряясь здороваться со всеми, кто встречался ему на пути, быстро шел по извилистым коридорам прокуратуры.
— Эдуард Николаевич, дорогой мой, пока не поздно! — почти по-девчоночьи дергал его за рукав Денис.