Крупицын послушно напрягся, но вспомнить не смог:
— Понимаете, если бы мы просидели долго, я наверняка мог бы соотнести это с остальными встречами, но Олег Петрович заскочил буквально на минутку. Это произошло совершенно точно позднее десяти. На половину десятого у меня была запланирована встреча. Обычно ко мне приходят без всякой записи и предварительной договоренности, люди знают, где меня можно найти, но именно двадцать пятого я встречался с профсоюзным деятелем из Брянки — это райцентр здесь неподалеку, и он условился о встрече заранее.
— А Олег был с ноутбуком?
— Да. Он мне показал наброски нового материала — буквально тезисы. Я с ним не согласился. Он сказал, что торопится на встречу, и мы все обсудим позже.
— На встречу с кем, не сказал?
— Нет.
— А ноутбук у вас не оставил?
— Нет, он никогда с ним не расставался.
— Но это ведь, наверное, было довольно рискованно: возить с собой материалы статей и прочее, многим в городе были не по душе его изыскания…
— Возможно, вы правы, но Олег Петрович и сам был человек рисковый.
— Федор Степанович, а о чем была эта его последняя статья? — спросил Денис и поспешил добавить:
— Это может оказаться важно, понимаете, не напечатанная статья, спорные тезисы, как вы выразились. Я понимаю это как спорные обвинения. Возможно, кто-то очень не хотел, чтобы этот материал появился на сайте «Сатурна»?..
— Материалы были о гибели наших омоновцев, — ответил Крупицын, похоже, особо уговаривать его не было нужды, то ли он ничего в этой жизни уже не боялся, то ли имя Олега было своеобразным паролем — пришедшему от Олега или из-за Олега можно говорить все. — Олег Петрович в последнее время просто заболел этой темой. Он уже написал несколько статей. Над первой мы работали вместе, как раз когда только стало известно, что наши ребята попали в чеченский плен. Узнав, какие требования выдвинули террористы, Олег Петрович попросил меня подготовить что-то вроде обзора аналогичных случаев. Выходило, что любые переговоры в девяноста процентах случаев только усугубляли ситуацию, Олег Петрович со страниц своего сайта предложил не соглашаться ни на какие условия, а готовить операцию-штурм чеченских позиций и отвоевывать наших ребят с боем.
Денис вспомнил эту страничку на сайте. Статья была очень проникновенная: убедительные аргументы, четкие выводы, конкретные призывы, одна из немногих, содержащих не только голые обвинения.
— Вы думаете, его услышали? — спросил он.
— Нет, — без тени возмущения откликнулся Крупицын, — я так не думаю. Я думаю сверху, возможно из Москвы, пришла директива переговоров не вести. Но когда омоновцев расстреляли, Олег Петрович увидел в этом и часть своей вины.
— А двадцать пятого что-то изменилось, он выяснил нечто новое?
— Я не уверен, что новые сведения напрямую касались переговоров с террористами или отсутствия переговоров, Он узнал еще много разнообразных подробностей, и все-таки…
— Каких подробностей? — настаивал Денис. — Пожалуйста, это действительно может быть важно.
— Например, он узнал, что наш губернатор Туманов имел возможность вести переговоры не с некими неопределенными чеченскими полевыми командирами, сидящими где-то в Чечне. В Снежинск, оказывается, прибыл эмиссар от боевиков, но все было настолько тайно, что факт всплыл, когда ребят уже расстреляли. Туманов от встречи с этим эмиссаром отказался наотрез. Собственно, требования были оглашены и в прессе, и по телевидению: омоновцев, всех десятерых, предлагалось обменять на одного Доху Юлдашева, содержащегося в снежинском ИВС. А Туманов заявил на пресс-конференции, что переговоры с бандитами вести не намерен, и все, никаких подробностей. Я думаю, дело было вовсе не в его принципиальности, просто никто не понимал, почему чеченцы потребовали именно Юлдашева, кто он вообще такой? На первый взгляд, обыкновенный местный предприниматель. Да, чеченец, но ни в первой, ни во второй чеченской войне он участия не принимал ни на стороне боевиков, ни на стороне федеральных сил. И вообще, к Чечне имеет весьма опосредованное отношение — возит овощи и фрукты с юга: из Астрахани, из Дагестана, со Ставрополья. Очевидно, пока наши доблестные правоохранительные органы разбирались с подробностями его биографии и ломали головы, зачем он понадобился боевикам, срок ультиматума истек. — Крупицын порылся в ящике своего стола, достал клеенчатую папку, а из нее обыкновенный листок в клеточку, вырванный из ученической тетради. — Но Олег Петрович пришел ко мне, на самом деле, не поэтому. Уже постфактум он начал склоняться к одной весьма спорной идее. Я тут записал его тезисы, чтобы потом обдумать. Он настаивал, что в данном случае вообще нельзя было трактовать ситуацию как криминальную: похитители — заложники — выкуп. Омоновцев, по его мнению, следовало рассматривать как военнопленных, и когда встал вопрос об их обмене, надлежало руководствоваться международными конвенциями на сей счет.
— Но Юлдашев-то не военнопленный? — не понял Денис.
— Я точно так же спросил об этом Олега Петровича, — кивнул Крупицын, — он ответил, что Юлдашева арестовали на следующий день после захвата омоновцев за оказание сопротивления властям. Остановили за нарушение правил уличного движения, он отказался предъявить права сотруднику ГАИ и пытался скрыться. Уже задним числом ему предъявили обвинение в незаконной предпринимательской деятельности, уклонении от уплаты налогов и т. д., то есть в том, на что раньше просто закрывали глаза. Таким образом, его тоже можно считать военнопленным. С этим я не мог согласиться, по-моему, определение военнопленного нельзя трактовать столь широко, и мы с Олегом Петровичем договорились, что обсудим это подробнее. На прощание, уже в дверях, он обвинил нашего нефтяного магната Рахаева в том, что тот с чеченским эмиссаром встретился, но делу никак не помог. И все, на этом Олег Петрович откланялся.
Н-да… От такого количества подробностей голова у Дениса пошла кругом. Он старательно утрамбовывал факты — знать бы еще, что пригодится, а что не имеет отношения к делу…
— Федор Степанович, а эти подробности, о которых вы мне только что рассказали, вам тоже были известны или это личные изыскания Олега, о которых никто, кроме него, не знал? Вы факты собирались проверить или…
— Да, я вас понимаю, — жестом остановил Дениса Крупицын. — Олега Петровича регулярно обвиняли в клевете, но я ему верил и верю, а проверять я собирался юридическую обоснованность его утверждений, а не факты. Лживых измышлений он никогда не распространял, перегибал иногда палку — такое было, делал скоропалительные выводы — тоже было, но обвинения его в клевете — и есть самая настоящая клевета.
Денис решил, что для первого раза более чем достаточно, иначе сведение не унести, не расплескав. Уже прощаясь, он на всякий случай уточнил:
— Пока рассказывали, не вспомнили, во сколько это было?
— Нет, молодой человек, — впервые за весь разговор улыбнулся правозащитник, — в моем возрасте, чтобы что-то впоследствии вспомнить, нужно сразу запоминать специально, со значением.