— У тебя все в порядке? — заботливо спросил народный избранник у своего верного телохранителя, который морщился, держась за шею.
Потом выяснилось, что у Ефима были серьезно повреждены шейные позвонки.
Он всегда был живучий и везучий, этот Ефим. Как если бы думал, что не имеет права покидать этот свет раньше времени, поскольку еще не все дела здесь переделал. Памятуя о заслугах Ефима, Соломин не пожалел денег, чтобы переправить его в Швейцарию в частную клинику, где его выходили, одновременно сделав пластическую операцию. Ефим еще будет долго ему нужен. Как, например, теперь, когда начались серьезные и очень опасные события, связанные с убийством Артема Абрамяна, которого Соломин неплохо знал.
И к тому же сейчас появилось множество новых кандидатов на тот свет — из тех, кто путаются под ногами и кто, давно перестав быть полезными, стали опасными. Просто множатся, как кролики, и норовят перебежать дорогу.
Соломин покосился на экран телевизора. Включить, что ли? Или налить себе пива? Все-таки остановился на пиве и уже встал из кресла, но зазвонил телефон. Он посмотрел из окна на прилегающую площадь. Там все то же: масса машин, народ суетится, заходит в подземку…
Гостиница смертельно надоела. Когда у него будет собственный дом за городом? Другие — коллеги из разных фракций — не гнушаются. Плевать им на мнение избирателей, перед которыми с пеной у рта они обличали хапуг и дачников из правительства. Попробуй выгони депутата потом из столичного региона, когда его не переизберут…
— Здрасте, — раздался голос Ефима в трубке. — Никак, почивали?
Соломин поморщился. Пребывание в Швейцарии, в этом, можно сказать, эпицентре цивилизации, Ефима нисколько не обтесало. Впрочем, зачем депутату парламента обтесанный, европейски образованный душегуб? Сойдет и такой, какой есть. Голос вот только как будто изменился. Стал немного ниже и с хрипотцой.
— Есть одно дело, — сухо сказал Соломин. — Срочно приезжай. Надо бы проследить за одним клиентом.
— На предмет?
— Дальнейшей с ним работы.
— А в перспективе, как всегда? — спросил Ефим.
— А ты что-то другое умеешь? У тебя это здорово прежде получалось. Не разучился еще? Или, пока отлеживался за мой счет в Швейцарии, закончил там компьютерные курсы и английский язык выучил только потому, что на нем разговаривал Джек-потрошитель?
— Скажете тоже… — неопределенно ответил Ефим, по-видимому соображая, кто такой этот Джек и почему ради него стоит учить английский. — Как такое забудешь. Вашу школу имею в виду — она меня до мозга костей достала.
— Не понял, — нахмурился Соломин. — Опять за свое? Собираешься опыт молодежи передавать или, может, хочешь собственное дело открыть?
— Да вот думаю, — произнес Ефим после некоторой паузы. — Пока я там лежал, от нечего делать согласился подвергнуться тестированию на дальнейшую общественную пригодность. Не все же уколы, да процедуры, да ночные амуры с дежурными сестричками… Так вот, выявили они во мне незаурядные качества признанного лидера. Вам бы, говорят, трест какой возглавить или картель международный, а не век в исполнителях ошиваться. Отсюда, мол, результат — отлеживаетесь в нашем госпитале. А могли бы лечиться рангом повыше… Вам виднее, отвечаю. Может, и так. И попросил, чтобы мне бумагу на этот счет выдали. Свидетельство то есть. А то дома не поверят. И ведь дали, что вы думаете! На стенку повешу в рамке. У меня таких сроду не было. Там все по-немецки и по-английски, кто бы перевел…
— Это меня там не было, — перебил Соломин, теряя терпение. — Я бы провел там с тобой свое независимое исследование. Короче, завтра утром в это время встретимся, где всегда. Есть разговор. И бумагу эту привези. Я тебе сам переведу ее содержание.
— А почему не сегодня, если срочно?
— Сегодня вечером у меня важная встреча. Не могу ее отложить. До завтра.
И отключил мобильный. Ефим прав, подумал Павел Семенович. Похоже, буксуем, топчемся на месте. Ефим такие вещи всегда чувствует, нюх у него обостренный, а вот у него, Соломина, возможно, притупился. И потому Ефим уже поглядывает на сторону. То ли в поисках нового хозяина, то ли из желания завести свое дело… Его лечение стоило Соломину больших денег, но кому это интересно в наше время, когда неблагодарность стала одной из непреходящих человеческих ценностей? Тем более сейчас, когда все позади и парень снова чувствует себя здоровым и готовым для новых свершений? Причем уже для себя. Кто он, Соломин, для него в настоящий момент? Депутат парламента, чей срок скоро заканчивается. И выберут ли снова — еще вопрос… А что, может, и впрямь сделать из него какого-нибудь руководителя подставной фирмы? Сколько ему еще томиться в исполнителях моих приговоров? Сегодня молодых да ранних, агрессивных и безжалостных — пруд пруди. Вот где настоящие палачи! Взять того же Удава из Барнаула с его командой. Ефим не такой… По артистизму и виртуозности ему равных нет. Но может и пожалеть клиента. Посочувствовать, войти в его положение, прежде чем убить. Удав нужен совсем для другого. Там у нас на Алтае сейчас разворачиваются интересные события, скоро откроются возможности, каких прежде не было… Но это обдумаем потом, после сегодняшней встречи с Полиной в ночном клубе.
Телки, которых Калита доставил вчера на «десерт» в гостиницу, Потапу не понравились, и уже за полночь он приехал со своими «быками» в этот ночной клуб.
Калита, сопровождавший их на правах хозяина, уверял, будто здесь самый облом, самые клевые девки Москвы, хотя и самые дорогие. Те, что предпочитают настоящих иностранцев с кредитными карточками и авиабилетами Люфтганзы со свободной датой отлета. Иначе говоря, тех, кто в любой момент может отсюда выбраться сам и увезти с собой. Наши, пусть и с толстыми пачками баксов, интересуют этих сосок куда меньше. Они их не то что боятся, а просто не хотят попасть на субботник, где работать придется долго и бесплатно.
— Вези, — неопределенно сказал Потап. — Там разберемся.
Войдя в клуб, в отличие от сопровождающих лиц, он не подал вида, будто заведение произвело на него сильное впечатление. Братки только присвистывали, переглядывались, подталкивали друг друга локтями и покачивали головами, пялясь на девочек в коротеньких юбочках, танцующих под стереозапись в мерцающих разноцветных лучах в небольшом круге, вокруг которого находились столики.
У девиц были равнодушные лица работяг, ожидающих окончания смены. В стороне на небольшой сцене извивалась у металлического шеста, постепенно оголяясь, молоденькая стриптизерша.
Потап больше рассматривал собравшихся за столиками гостей, в основном тех, кого прежде видел все больше по телевизору, задержался взглядом — на секунду, не больше — на нескольких достаточно зрелых дамах с практически обнаженными бюстами, едва прикрытыми, несмотря на лето, мехами. Дамы курили и щурились на вновь прибывших, как если бы припоминали, где могли видеть их раньше, а если нет, то как они сюда попали, кто их впустил.