— Рассказать мне всё, что знаете, — ответил Александр Борисович.
— Чёрт… — Актер досадливо качнул головой. — Да почему вы так уверены, что я что-то знаю!
— Я вам скажу. Но только после того, как вы мне всё выложите.
— Ну, хорошо, — выдохнул Бычихин. — Я… знал, что Катя подрабатывает в «Феерии». Вы ведь наверняка уже знаете про «Феерию»?
— Знаю, — кивнул Турецкий. — Но не знаю, зачем ей это понадобилось.
— Она была больна, — мрачно ответил Бычихин. — Много лет. Еще с общаги. Я не очень хорошо разбираюсь в психических расстройствах. Но, вроде бы, это называется нимфоманией. Хотя… — Он замялся. — Это не совсем нимфомания.
— Что значит, не совсем? — мягко поинтересовался Александр Борисович.
— А то, что Катя не со всяким готова была лечь в постель. Даже наоборот. Она отшивала очень многих. И тем, кто ее не знает, даже могла показаться недотрогой.
— И при этом вы называете её…
— Да просто я не знаю, как вам объяснить! — вспылил актер. Внезапно ему в голову пришла идея. — Вы видели фильм Бунюэля «Дневная красавица»? — быстро спросил он.
Турецкий покачал головой.
— Нет.
— С Катрин Денёв в главной роли!
— Сказал же — нет.
Бычихин снисходительно и вместе с тем раздраженно улыбнулся.
— Как же с вами, ментами, тяжело. Ну, хорошо. В этом фильме Катрин Денёв была нормальной замужней бабой. Без признаков психического расстройства. Но днем, когда муж уходит на работу, она шла в бордель и продавала свое тело всяким уродам и кретинам. И отнюдь не потому, что сгорала от страсти или истекала любовным соком.
— Это сложно, — сказал Турецкий. — Но правдоподобно. В жизни бывает много нелепостей. Так вы говорите, у Кати психическое заболевание?
— Ну да, — кивнул Бычихин.
— И что же, она лечилась? Стояла на учете у психиатра?
Актер вздохнул и покачал головой:
— Нет. Я много раз уговаривал ее пойти к врачу. Но она… она боялась, что все узнают.
— Подрабатывать в борделе — не лучший способ сохранить свою болезнь в тайне, — заметил Турецкий почти сердито.
— Она гримировалась. Да и принимала не всех. У нее мадам была договоренность. Думаю, Катя приплачивала ей сверх заработанного. Так сказать, плата за капризы.
Турецкий помолчал. Он, конечно, подозревал что-то подобное, но одно дело подозревать, а другое — получить своим подозрениям фактическое подтверждение. Рассказ артиста поверг Александра Борисовича в легкий шок.
— Кто, кроме вас, знал об этом? — спросил Турецкий, пристально глядя Бычихину в глаза.
— Никто, — ответил тот. — По крайней мере, я никому не рассказывал. Да и она, понятное дело, не распространялась. Разве что случайно… разговорившись… — Бычихин подумал и качнул головой. — Да нет, исключено. Она бы никогда и никому об этом не рассказала.
— Кроме вас.
— Кроме меня, — кивнул актер. — Но мы слишком долго знакомы. К тому же, она тоже знает немало моих тайн. Она считала меня своим другом и доверяла мне. Всегда. — Тут во взгляде Бычихина появилась тревога и он быстро спросил: — Надеюсь, я не совершил ошибку, рассказывая это вам?
— На этот счет можете не беспокоиться, — сказал Александр Борисович.
Актер облегченно вздохнул.
— Я вам верю. У вас удивительный дар убеждения, господин Турецкий.
— Ну, если я вас так убедил, ответьте мне еще на один вопрос.
— Задавайте.
— Вы не заметили, что в последние дни перед своим исчезновением Катя вела себя подозрительно беспокойно? Может быть, кто-то узнал о ее тайне и стал ее шантажировать?
— Шантажировать?
— Ну да, — кивнул Турецкий. — Ведь такого варианта нельзя исключать.
— Вы правы, нельзя. — Бычихин задумался и думал около минуты, затем перевел взгляд на Турецкого и сказал: — Вы знаете… а ведь она, и правда, была взволнована! Даже путала реплики на репетициях и забывала текст, а это случалось с ней крайне редко.
Турецкий подался вперед, как пес, учуявший добычу.
— Так-так, — тихо сказал он. — Дальше.
— Я не придал этому большого значения, — продолжил артист. — Вы, должно быть, слышали, что актеры — страшные эгоисты? Так вот, это полная правда. Я был занят собой и не обратил внимания на состояние Кати. Я бы и сейчас не вспомнил, если б вы не спросили…
— Она вам что-нибудь говорила?
— Пожалуй, нет. Но… — Во взгляде Бычихина замерцала догадка.
— Что? — нетерпеливо спросил Александр Борисович. — Что вы вспомнили?
— Однажды я видел, что Катя разговаривает с Прокофьевым на повышенных тонах. Это было примерно за день до ее исчезновения. Он уговаривал ее что-то сделать и очень сильно при этом горячился. Горячилась и Катя.
— О чем они говорили?
— Увы, — кисло улыбнулся Бычихин, — этого я не расслышал. Через три минуты был мой выход, и я как раз настраивался на роль. А когда я настраиваюсь на роль, остальной мир перестает для меня существовать.
Турецкий озабоченно нахмурил лоб.
— Значит, о чем они говорили, вы не слышали. Но вы подозреваете, что Прокофьев узнал о том, чем Катя занимается в свободное от работы время, и шантажировал ее?
— Я ничего не утверждаю, — сухо ответил Бычихин. — Но и ничего не отрицаю.
— И часто Прокофьев разговаривал с Катей на повышенных тонах?
— Что вы! Никогда! Он с нее пылинки сдувал. Обращался как с драгоценной китайской вазой. Даже если она была не права, он убеждал ее мягко, словно боялся, что от его громкого голоса она расколется пополам.
— Трогательная забота, — заметил Турецкий, усмехнувшись.
— А как иначе? Если б не папаша Кати, театру давно бы пришел кирдык. И потом… — Бычихин слегка замялся.
— Договаривайте, — сказал Турецкий.
— Это, конечно, всего лишь моё предположение, но мне кажется, что Прокофьев любит Катю.
— Ну, это не удивительно. Она прекрасная актриса. Ее ведь многие любят.
Бычихин покачал носатой головой.
— Вы не поняли. Любит по-настоящему: как мужчина любит женщину. Но повторюсь: это всего лишь моё предположение. — Актер вылил на ладонь лосьон из флакончика и принялся втирать его в лицо, разглядывая себя в зеркале.
— Вы думаете, что всё про всех знаете, — продолжил разглагольствовать Бычихин. — А между тем, это не так. Вы знаете лишь несколько соленых фактов, которые помогают держать вам людей в страхе и напряжении. Хороший подход. Но полной картины с таким подходом вы не получите. Вот вы, например, знаете, что Катя — не родная дочь Шиманова?