Аурелио обещал ближе к вечеру заехать за Турецким, чтобы вместе отправиться в аэропорт. Видимо, таковой была просьба Кэт. Или ее опасения, что при задержании поднимется стрельба, и ее друг «Сашья» может нечаянно пострадать. Подумав так, Александр Борисович вдруг со всей ясностью понял, что без женщин на этом свете и в этой жизни он бы так ничего путного и не сделал. А так хоть есть, чем гордиться. Или кем?.. Тоже вопрос…
Он увидел и узнал Корнея Петровича издалека, и показал на него американцу, который отреагировал странно холодно: просто посмотрел искоса и отвернулся. И Турецкий правильно его понял. В азах сыскной науки сказано, что посмотреть, даже случайно, по неведению, в лицо преступнику, означает, сорвать операцию. Он немедленно поймет, что происходит, поскольку нервы его — на пределе, и он внутренне готов к любым «случайностям». И тогда он быстро вернется в самолет, а там уже не подзаконная тайским властям территория. И уж «свои», дома, в Москве, наверняка постараются вытащить подельника из переделки. А там и депутат Госдумы, и прочее… Все правильно, Турецкий отвернулся тоже, испытывая при этом жгучее желание увидеть своими глазами, а не по рассказам участников, сам момент ареста. Это же катастрофический удар! Краев поймет, что все, без исключения, карты его биты. Тайцы немедленно отвезут его в тюрьму, в которой, по словам очевидцев, жизнь — далеко не сахар. А затем его наверняка экстрадируют в Штаты, где на Краева имеется приличное досье. И — все, и — точка. Американцы со сроками не церемонятся, Краеву это должно быть известно…
Но, черт побери, как же хочется взглянуть! Он посмотрел на американца и увидел, как тот с неподдельным интересом уставился туда, где должен находиться следующий по стеклянному коридору преступник. Что такое? Американец улыбался. Александр Борисович проследил за его взглядом и увидел, как Краева окружили трое высоких людей среднего возраста, двое держали бывшего полковника за руки, а третий спокойно надевал на них наручники. Все трое были, что особо отметил Александр Борисович, олимпийски спокойны, будто делали самую обыденную, даже осточертевшую им, по-своему, работу.
И только теперь, увидев багровое от напряжения, оскаленное лицо Краева, который понял, наконец, что бежать и прятаться некуда, потому что со всех сторон его окружали двойным кольцом низкорослые тайские полицейские, вооруженные пистолетами. М-да, как заметил бы Костя, обратного пути нет…
Щелкнули наручники, и двое повели задержанного по быстро пустеющему коридору фактически навстречу Турецкому и стоящему рядом с ним американцу. И они сделали одновременно по шагу назад, чтобы дать дорогу. Американец, заметил Турецкий, был равнодушен, а вот ему хотелось выкинуть что-нибудь. И когда опустившего глаза Краева, в роскошной цветастой рубашке, проводили мимо, Александр Борисович негромко кашлянул. И этот звук словно остановил бывшего полковника. Он дернулся, будто его кто-то уколол в задницу, запнулся в шагу и вскинул голову.
Ах, с каким трудом сдержался Турецкий, чтобы не сказать вслух: «Ну, говорил же, что посажу!»
Но Александр Борисович только поймал его взгляд, иронически ухмыльнулся и вдруг увидел, как кровь стала отливать с лица Краева. Он быстро бледнел, потом в глазах его сверкнула звериная ненависть, он дернулся, — зачем? Конвоиры держали его крепкими, тренированными руками. И один из них — высокий блондин, тоже посмотрел с нескрываемым любопытством на того, из-за которого споткнулся и замер в шагу задержанный.
Взгляд, немедленно привлекший внимание Александра Борисовича, скользнул по нему, и в нем отразилось что-то, не совсем ясное, что немедленно объяснить во всяком случае Турецкий вряд ли смог бы. Охранник чуть улыбнулся, но улыбка показалась Александру несколько напряженной, словно искусственной, будто на лице у него была надета почти незаметная, прозрачная маска. Турецкий невольно пожал плечами, — это лицо решительно ни о чем не говорило ему. Что-то мертвенное было в нем. Но… живут же люди и с такими, мягко выражаясь, не самыми симпатичными, слишком «правильными», лицами.
Александр Борисович машинально слегка улыбнулся конвоиру, показывая, что в высшей степени доволен их работой, и повернулся к американцу:
— Настоящие парни, молодцы, да?
— Отличные ребята, — достаточно громко отозвался тот. — Наша цель достигнута.
Спотыкающегося и понурого, будто из него враз выкачали весь воздух, Краева повели-потащили дальше. Подошел широко улыбающийся начальник полиции и радостно сообщил, что операция прошла на самом высоком уровне. Как будто они только что этого сами не видели.
Поглядев вслед уходящей группе, Турецкий чисто машинально отметил, что у того конвоира, с которым они переглянулись, немного странная походка. Что-то она напоминала давно забытое, словно Турецкий уже однажды обращал внимание на такую же походку, когда мужчина почти незаметно, самую малость, загребал ногами. Подумал, что походка — это не самая запоминающаяся черта при описании и внешности человека, ведь она постоянно меняется в зависимости от обстоятельств. Наверняка и здесь такой же случай…
Поздним вечером, после разговора Александра Борисовича с Москвой, с Костей, с Севой Головановым, с Алькой, которая взвизгивала от счастья, полагая, что Сашенька лично, без всякого оружия, одними голыми руками брал преступника, которого все называли «страшным зверем».
Костю он проинформировал и попросил с утра перезвонить в Прибалтику по номеру, который он и продиктовал ему. А У Севы попросил, как вежливый человек, разрешения на «парочку деньков» для собственной релаксации, и Сева, смеясь, ответил, что просто слов нет, отдохни, а то тут снова каверзное дельце возникло — на приличную сумму. Увы, надо было думать не только о себе, но и о зарплатах коллег, которые взяли безропотно на себя едва ли не самую сложную часть оперативной работы.
Ну, понятно, сейчас в Краснополе начнется чистка. Вот уж всплывет такое, отчего кое-кому мало не покажется! Костя пообещал снова взять тамошнюю ситуацию под свой контроль, а всех преступников — судить. Если получится, добавил бы Александр Борисович. Мало кто любит публично расчесывать свои язвы…
Закончив телефонные переговоры, он решил перенести на завтра звонок Кэт, хотя следовало бы, хотя бы из уважения и благодарности, два слова сказать сегодня. И он взялся снова за мобильник, но тот зазвонил в его руке.
— Слушаю, Турецкий, — сказал Александр Борисович и в ответ услышал до сердечной боли знакомый голос:
— Здорово, дядь Сань!
Так его мог приветствовать только один человек на всем белом свете, но он около двух лет лежал на Троекуровском кладбище в Москве.
— Ну, что язык проглотил? Неужели позабыл? А я-то рассчитывал… — голос смеялся.
И Турецкий вдруг поверил и спросил звенящим шепотом:
— Дениска?
— Ну, наконец! А ты ничего выглядишь… Хорошо оклемался.
— Постой, Ден, — по-домашнему назвал «голос» Александр Борисович, — так это ты?
— Нет, Гамлет, я тень твоего папы. — И он расхохотался.