— А что ж мне-то ничего?..
— Так и без тебя народу полно было.
— И как?
— В смысле, чем кончилось? Ну, я тебе скажу, Сашка с Петей такую авантюру провернули! И ни одной зацепочки. Извинились официально, Султанов этот чистосердечное выдал. Ну, Сашка! Он еще китель надел, представляешь? Там и главный мент из «Хамовников», Устинцев такой, стоял навытяжку, когда Сашка самому Самойленко звонил, чтоб шмон в этой ментовке устроить. Как прошло? Просто чудо, на арапа взяли! Ну, мужики!
— Слушай, а может, «арапы» очухались, поняли, что купились на туфте, и кинули на тебя уголовничков?
— А как они узнали, где я? Нет, Коль, тут другое. Мне та черная, которую ты засек, очень не нравится. Она меня просто преследует. Зачем? — вот вопрос.
— На вопрос: зачем, — должны ответить эти, — Щербак хлопнул по багажнику. Оттуда донеслось мычание. — Слышишь, очухались. Они наверняка повязаны с этой черной «восьмеркой». Ну, кантуем?
Открыли дверь и перетащили обоих «убивцев» в помещение. Сложили в углу подсобки, чтоб Алевтину не испугать, и пошли докладывать Голованову, директору агентства, и Турецкому о том деле, которое провернули за утро. Без подробностей и комментариев.
Посетителей еще не было, и допрашивать этих, — Щербак кинул на стол перед Севой Головановым два целлофановых пакета, — по идее, можно было здесь, у директора. «Пыточные комнаты» в «Глории» не были предусмотрены. Обычно все больные проблемы решались прямо на месте, после чего задержанных передавали «муровцам». Ну, а те решали, кто ими будет заниматься. Но сдавали по-честному, не как нагрузку, а готовенькими, «расколотыми», вместе с соответствующими документами, где были зафиксированы показания и в аудио-записи, и в письменном виде — в протоколах, и вместе со всеми добытыми в ходе поиска и расследования вещественными доказательствами.
По этому поводу Голованов имел твердое убеждение, не разделяемое, правда, законодателями, в том, что с убийцей, делающим свое дело исподтишка, надо разговаривать на его языке, ибо зверь понимает только свой язык. И все в «Глории» знали эту точку зрения, ибо «костяк» агентства составляли Севины сослуживцы. А еще Сева любил повторять — для вящей убедительности: «Наверное, не так ужасно, если демократия в одном конкретном случае пострадает, зато в других ситуациях она станет несомненно крепче». Не модно так выражаться, но… сыщику видней.
— Здесь — все. Оружия при себе не держали, видно, рассчитывали на неожиданность и собственные силы. Но — просчитались. Где поговорим?
— Я тут жду одного клиента, через сорок минут подъедет, а вы ж не управитесь за это время?
— А если скоростным методом? — предложил Антон.
— Нет, я думаю, лучше в подсобке. Места хватит, заодно и посмотрят друг на друга, кто первый не выдержит. Потом Саша или я подойдем, посмотрим.
— В подсобке так в подсобке, — сказал Антон и повесил свою куртку на вешалку. Щербак тоже снял верхнюю одежду. — Ну, пошли?..
— Ксивы надо посмотреть, вернулся к столу Щербак и аккуратно, чтобы не оставлять следов, за уголки вынул паспорта одного и другого.
— Перчатки надень или положи сюда, — он ткнул пальцем перед собой. Потом взял из стаканчика две заостренные палочки для чистки зубов и ловко открыл один и другой паспорта.
— Значит, — перегнувшись к нему, сказал Николай, — запоминай, Антон: длинного зовут… вот ирония судьбы, Егором Ивановичем Кругловым, а маленького — Савелием Васильевичем Долгим, действительно, только в насмешку… Запомнил?
— Запомнил, пошли работать. Перчатки — у Альки?
— Теперь-то зачем?
— А когда в перчатках задаешь вопросы, ответы более откровенные.
— Ну, ты психолог!..
В приемной натянули перчатки, вызвав прилив любопытства у Алевтины. Но Щербак, как джентль—мен, сказал, что работа с задержанными налетчиками предстоит сложная и в подсобку заглядывать пока не надо. Крови не будет. Но — стра-ашно! Аж жуть!
Аля посмеялась и выдала еще две пары наручников. Удобнее разговаривать. Уходя, сыщики захватили с собой две табуретки — не на полу же сидеть! И диктофон — для правдивых и чистосердечных признаний. Протоколы дознания будут написаны позже…
Антон заглянул на ходу на кухню и взял тонкий, как шило, нож — сточенный до такого состояния от долгого употребления и частой заточки. Его-то давно выбросить пора, да руки не доходили. А так — какой-никакой, а пыточный все-таки инструмент. В Африке только такими инструментами и приходилось пользоваться, когда убеждения не помогали. А вот такие штучки и целый набор страшилок — еще как помогали!
Мужики, один шестьдесят седьмого, а второй семидесятого года рождения, уже пришли в себя и оглядывались, пытаясь понять, где они. Но здесь были голые стены и горка деревянных ящиков. Что это? Когда их переносили, они еще не полностью осознавали, что с ними происходит, а сейчас и рады бы, да заклеенные пленкой рты пропускали только мычание. Они и мычали, скорей всего, вопросительно.
Антон приоткрыл дверь и прислушался, потом они вошли, поставили табуретки, уселись. Антон метнул нож в один из ящиков, и тот, вонзившись, завибрировал.
— Ты смотри, как быстро человек способен превратиться в корову, а?
— Здорово! — восхитился Щербак. — С которого начнем?
— Да я думаю, с более слабого, вон того, что на бабу полез. Хорош! А, как она его? Душитель ты хренов, кто ж так с женщиной-то обращается? С ней надо лаской, нежностью, вот тогда — и любовь и радость. А ты? Стыдно, а? Как думаешь, ему стыдно?
— Не, откуда? Ну, я его распечатываю, — Щербак подошел, нагнулся над полулежащим в неудобной позе тем, что поменьше — Долгим, и рывком содрал скотч… до половины, не полностью. Говорить сможет, а орать не получится — морда перекошена. Да и глаза вспухли, Элка постаралась. Наверное, она и сама бы справилась. Просто возилась бы долго, вот Николай и ускорил — кулаком, в смысле — кувалдой. Опустившись на корточки, он теперь внимательно рассматривал, словно изучал, физиономию.
— Ну, давай, колись, Долгий. Кто, откуда, зачем и кто послал? Вопросы простые. Перед тем как приехали на черной «восьмерке», которая, кстати, вас кинула и удрала, едва крик услышала. Вы ж по-тихому должны были «замочить» его, да? — Он кивнул на Антона. — А получилось грубо… Жду ответов.
Долгий молчал и тяжело дышал, отчего кусок пленки мотался перед его носом.
Антон, ни слова не говоря, подошел к ящику, выдернул нож и, вернувшись к мужику, взял конец пленки и легко отрезал его, слегка коснувшись при этом носа Долгого. Отошел, осмотрел и сказал:
— Молодцы, хорошо наточили, вот и попробуем сейчас, не люблю бессмысленного молчания, а ты?
— Я — тоже. — Щербак перевел взгляд на Круглова. — Может, ты хочешь сказать?
Тот отрицательно помотал головой и состроил «страшные» глаза. Вместе с мычанием это должно было произвести ужасное впечатление. Но он ошибся. Щербак, не поднимаясь, протянул руку к Антону. Тот вложил ему в пальцы нож. Коля разрезал скотч на ногах у мужика и раздвинул их, показав Антону жестом, подержи, мол. Антон подошел и просто встал на его ногу. Долгий застонал. А Щербак начал ножом распарывать его брюки, начиная с ремня. Разрезал, вместо того, чтобы расстегнуть молнию.