Уйти от себя… | Страница: 32

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Шуршание шин заставило его обернуться. Миловидная девушка весело крутила педали велосипеда, задравшаяся юбка открывала ее загорелые коленки и полоскалась от встречного легкого ветерка. Их глаза встретились — она смутилась и одернула юбку. Турецкий воспрянул духом. Есть все-таки люди на сей пустынной земле… Это первый человек, которого он увидел за последние часы своего одинокого путешествия. Притом очень симпатичный человек — с большими серыми глазами и румянцем на всю щеку.

Девушка подъехала к магазину и прислонила велосипед к облупленной замызганной стене, а сама принялась отвязывать корзинку, украдкой посматривая на незнакомца. Со стороны улицы послышался звук мотора подъезжающей машины. Появился автомобиль — еще один признак цивилизации за короткое время. Он остановился у магазина, захлопали дверцы, вышли трое молодых людей в казачьей форме. Турецкий наблюдал за ними, отряхивая ладонью запыленные джинсы. Один из казаков отделился от товарищей, подошел к девушке и заговорил с ней, пытаясь обнять ее за талию. Девушка мягко отстранила его, что-то сказала и зашла в магазин. Казаки у машины заметили Турецкого и уставились на него, внимательно изучая незнакомого человека. Взгляд их был недобрым и ничего хорошего не сулил. Турецкий невозмутимо продолжал приводить себя в порядок, краем глаза отметив, как отвергнутый казак смотрел вслед девушке, а когда она скрылась в глубине магазина, с досадой пнул ногой камень и вернулся к машине. Все трое обменялись короткими репликами и еще раз оглянулись на Турецкого. Вся эта картина напоминала ему немое кино, когда на экране медленно разворачивается действие, но герои беззвучно открывают рты. Не хватает только титров. Опять захлопали дверцы, и машина, тихонько урча, двинулась к колонке. Турецкий разогнулся и спокойно ждал развития событий. Вопреки его ожиданиям, казаки, не останавливаясь, медленно проехали мимо, угрюмо глядя на незнакомца. Турецкий шутливо отдал им честь. Машина прибавила ходу и обдала на прощание Турецкого пылью. «Блин…» — буркнул он, разглядывая свои туфли, на которых осел свежий слой пыли. Только что он тщательно протер их травой, они даже начали блестеть, а теперь опять у них такой вид, словно он нашел их на помойке.

Где-то скрипнула калитка, из переулка выплыла пожилая дородная женщина с ведрами в руках. Подозрительно косясь на Турецкого, она подошла к колонке и подставила ведро под струю воды. В ответ на его приветливую улыбку она хмуро и недоверчиво бросила на него быстрый взгляд и тут же опустила глаза. Народ здесь явно не любил пришлых, сделал заключение Турецкий. Но если местные люди не умеют изобразить на своем лице радушие, то ответить на приветствие они в состоянии?

— Здравствуйте, доброго вам здоровья! — поприветствовал он хмурую селянку.

— Доброго дня, — ответила она неохотно.

— Извините, вы не подскажете, здесь много населенных пунктов вокруг?

Похоже, женщина не ожидала, что незнакомый человек рискнет обратиться к ней с вопросом, если она всем своим видом показала, что человек ей подозрителен. Она зыркнула на него исподлобья и сердито переспросила:

— Чего?

— Ну, есть тут поблизости большие поселки или город? — не стушевался Турецкий.

Женщина ответила не сразу, словно взвешивала, стоит ли вступать в разговор с пришлым. К тому же выдавать военную тайну о географическом положении близлежащих населенных пунктов. Но все-таки заговорила, решив, вероятно, что промолчать как-то не очень вежливо.

— Тихорецк есть, тилькы цэ далэко. Километрив восемьдесят.

— А деревни? Тут что, кроме степи и полей, ничего нет?

— Та есть за путями, за сортировкой, станица. Километрив двадцать. А потим лыман та плавни. А тоби куда, хлопче? — Голос ее стал мягче, что-то человеческое промелькнуло в ее взгляде.

— Похоже, сюда, к вам… А станция пассажирская где?

— У городи. У Тихорецке.

— А у вас в поселке…

— В якому поселке? — она опять насторожилась, неохотно отвечая на вопросы слишком любопытного и назойливого собеседника.

— Ну, в станице… Нет такого… Олега? А, может, и не Олега. Ростом пониже меня, волосы светлые. У него еще пальца нет… — Турецкий для наглядности показал ей руку с загнутым безымянным пальцем. Почему он решил, что попутчик, обокравший его, должен жить здесь, Турецкий и сам не знал. Возможно, подсказывала интуиция, наработанная годами.

Женщина ничего не ответила. Она бросила на Турецкого быстрый испуганный взгляд, взяла наполненные водой ведра и молча отошла от колонки.

— Извините… — Турецкий изумленно смотрел ей вслед. Наверное, она решила, что и так много сказала лишнего, и бесцеремонно прервала разговор. Но почему в ее взгляде промелькнул страх?

— Не знаю я ничего… — пробормотала женщина и торопливо пошла прочь, расплескивая воду. Ее загорелые ноги мелькали под длинной неопрятной юбкой, резиновые калоши, скорее похожие на опорки, шлепали по растрескавшимся пяткам. Если бы она сидела в таком виде в переходе в Москве, ей бы точно сердобольные люди набросали кучу мелочи. Бедность, нищета, неопрятность… Турецкому стало жаль женщину. Неспроста она прервала разговор. Что-то пугает ее. Он вспомнил трех казаков, их колючий, враждебный взгляд. Ну и местечко…

Турецкий оглядел себя и остался доволен. Джинсы почти чистые. Туфли опять блестели. Рукава рубахи, правда, в мазуте, но и эту проблему можно решить, подвернув их повыше. Но взору открылись лиловые синяки на предплечье — следы ночной драки. Это один из мужиков вцепился своими клешнями мертвой хваткой, когда Турецкий пытался вырваться, чтобы догнать поезд. С синяками уже ничего не поделаешь. А вот в грязной рубахе разгуливать среди людей, которых он еще надеялся повстречать, не хотелось. Примут за бездомного бродягу, никто не захочет вступать с ним в разговоры…

Да, а ведь девушка все еще в магазине, спохватился он. Раз она так долго не выходит, скорее всего, болтает с продавщицей. Значит, у нее есть время. А два человека при тотальном отсутствии людей — это уже хорошо. И он пересек замусоренную окурками и пластиковыми бутылками площадь в надежде поговорить с более приветливыми людьми, чем эта зашуганная бабка. Ну если и не приветливыми, то хотя бы более разговорчивыми. Может, у здешних людей такой обычай, местная особенность — всех незнакомцев встречать в штыки. Мало ли кто им тут так насолил…

Темноватое помещение магазина освещала голая лампочка, засиженная мухами. Сквозь давно немытое небольшое окошко несмело пробивалось солнце. В магазине стоял устойчивый запах лежалых продуктов. Обычный запах сельмага, знакомый Турецкому с юности. В таких он с однокурсниками покупал нехитрый набор продуктов, когда их посылали в колхоз помогать убирать урожай. Как правило, они разживались водкой и банками с килькой. Иногда удавалось добыть что-то посущественнее — селедку и печенье «Шахматное»…

Девушка складывала в корзинку покупки, продавщица вдохновенно жаловалась на разнесчастную жизнь.

— Вот и не знаю, шо теперь мне делать, — то ли пускать его обратно, то ли выгнать к чертям собачьим. Уж так он мне надоел, пьяница подзаборная… — продолжала она делиться своими проблемами с девушкой, а сама уже повернула голову в сторону Турецкого, пытливо его разглядывая.