— Ну хорошо, хорошо… Ваша взяла. Допрашивайте по форме.

Милиционер, стоящий над начальником, сел за стол и положил перед собой лист бумаги.

— Фамилия?

— Меркулов.

— Имя-отчество?

— Константин Дмитриевич.

— Год, число, место рождения?

— Тысяча девятьсот сорок… Сорок шестой.

Милиционер поднял глаза:

— Что-то не похоже…

Турецкий невозмутимо смотрел прямо ему в глаза.

— Хорошо сохранился. Не пью совсем.

— Ну-ну… — с сомнением покачал головой милиционер и продолжил: — Место работы.

— Генеральная прокуратура Российской Федерации, заместитель генерального прокурора. Пробивайте.

Милиционер и начальник милиции одновременно подняли глаза на допрашиваемого, помолчали, переглянулись. Наконец в глазах начальника что-то сверкнуло, и он повернулся к милиционеру.

— Цэй шутник у нас сегодня спать не будет. Завтра праздник…

Милиционер кивнул, понимая начальника с полуслова. Нехорошая улыбка растянула его и без того тонкие губы. Турецкий понял, что его опасения подтверждаются. Ничего хорошего его в ближайшее время не ждет.

15

В агентстве «Глория» Меркулов стоял у приоткрытого окна и неодобрительно поглядывал на Плетнева. Тот сидел за столом с унылым видом и явно стеснялся поднять голову. На лице его красовался синяк, разбитая губа распухла, и рана начинала кровоточить, когда он отвечал на вопросы Меркулова, тогда он быстро слизывал кровь языком.

— Константин Дмитриевич, я действительно не знаю, что мне делать. Турецкий исчез. Ирина… Вася меня постоянно спрашивает, где тетя Ирина, почему не появляется, а я не знаю, что ему ответить. Я теперь даже боюсь ей звонить, чтобы не… Она тоже не звонит. И во всем виноват я!

— Ну хватит уже причитать! Как мальчишка прямо. Ты ни в чем не виноват.

— Я теперь чувствую, что был не прав, прицепился к ним, как репей. Навязался, влез в их семью со своими проблемами… И позволил себе…

Плетнев осекся и в смущении стал теребить в руках носовой платок. Он наконец догадался использовать его, как салфетку, прикладывая к ране на губе. Меркулов пришел ему на помощь:

— Что ты себе позволил? Ну давай уж, выкладывай, я должен разобраться в ситуации. Ну что ты молчишь? Антон… Ты что, любишь ее?

Плетнев вскинул на него глаза, лицо его неожиданно покрылось красными пятнами.

— Нет, я… Я не… Я не должен был даже думать об этом. Между нами ничего не могло быть и не было! Саша помогал мне, учил меня, а теперь он думает, что я… что я…

Плетнев не смог договорить фразу, и Меркулов закончил ее за Антона:

— …Что ты спишь с его женой.

Плетнев издал какой-то нечленораздельный звук, замотал головой и даже замахал руками, боясь, что Меркулов может заподозрить его в непорядочности. Но Меркулов продолжил:

— Но между вами ничего не было. Это я уже усвоил. Ну что ж, ситуация у тебя сложная. У японцев это называется — «самурай потерял лицо». — Он усмехнулся. — В таких случаях надо делать сэппукку…

— Что?

— Харакири по-русски. Но у нас никто этого не оценит. Поэтому предлагаю вот что: ты найди его и поговори. Как мужик с мужиком. Между вами с Ириной ведь точно ничего не было?

Плетнев умоляюще сложил руки на груди:

— Константин Дмитриевич…

— Ничего! — сам себе ответил Меркулов. — Но Турецкий же об этом не знает. Кто-то же должен ему об этом рассказать… Конечно, он зол на тебя, но радуйся, хоть не покалечил. Зная его натуру, я удивляюсь, что ты так легко отделался. Твое счастье, что он был пьян в стельку.

— Он не захочет со мной разговаривать… — уверенно произнес Плетнев.

— А ему и не надо. Говорить будешь ты. У Саши, конечно, скверный характер. За четверть века, что мы с ним знакомы, он ссорился со мной раз сто. Насмерть. Он, когда вспылит, ничего перед собой не видит. Сам признавался — гнев застилает ему глаза. Но потом, когда начинает думать, а получается это у него дай бог каждому, — все становится на свои места. Так что давай, ищи его.

Плетнев с сомнением выслушал совет Меркулова.

— Вряд ли он захочет, чтобы я его нашел.

— А ты попробуй. В конце концов, ты же детектив. Твой профиль. Нужна помощь — звони. Давай работай. Пока он не накуролесил.

Меркулов вышел из кабинета, а Плетнев так и остался сидеть за столом и думать свою тяжелую думу. Легко Меркулову давать советы, его дело сторона. Что же он натворил, елки-палки! Совесть вконец извела Антона. На душе лежал не камень, тяжелая глыба не давала вздохнуть полной грудью. Как же все гадко получилось! Он сам себе долгое время боялся признаться, что любит Ирину, что каждая встреча с ней вызывала в нем юношеский трепет, как будто он влюбился впервые. Когда он наблюдал за Ириной и Васенькой, волна нежности подступала к самому горлу, и он боялся проявить свои чувства. И вот теперь это чувство нежности растоптано грубыми подозрениями Саши. Антону кажется, что он совершил нечто низкое. А ведь никакой вины на нем действительно нет. Ни единой живой душе он не проговорился, что влюблен в Ирину. Она, как всякая умная женщина, конечно, догадывалась. Но ведь и она вела себя достойно, никакой надежды ему не подавала. И когда пьяный Сашка ввалился в его квартиру с гнусными подозрениями, Антон не смог защитить любимую женщину от несправедливых подозрений. И теперь и он и Ирина как будто вывалялись в грязи. До чего же все гнусно и отвратительно!

Антон в тоске смотрел в окно. Как все исправить? Прежде всего нужно найти Сашу. Ирина ведь, наверное, мается, не зная, где он. Переживает… Потому и не звонит, и к Васе не приезжает. Ей теперь самой тяжело и стыдно. Нужно начать поиски Турецкого хотя бы ради Ирины.

Плетнев тяжело вздохнул и приказал себе разрабатывать план поисков Турецкого. Прежде всего нужно обзвонить аэропорты и вокзалы. Хорошо, что сейчас билеты продают только по паспортам, именные. Всегда можно узнать, в каком направлении уехал человек. Прямо подарок следственным органам.

Плетнев достал из ящика стола лист бумаги и приступил к обычной рутинной работе, к которой стал постепенно привыкать, начав работу в «Глории»…

16

Бабка загремела кастрюлями, и Петро проснулся. Что ей, старой, неймется с утра? Он лениво потянулся, взглянул на календарь, который висел у него над кроватью. Сегодня день рождения у Дмитрия Ивановича, это хорошо. Гулять будут всем отделением, выпивон на халяву, мяса завались, всякие там домашние колбасы и сало, пироги с укропом и яйцами… Жинка у Дмитрия Ивановича готовит так, что жрешь, пока не поплохеет. От пуза.

Он облизнулся. Девка на календаре призывно улыбалась, выставляя голые цыцьки. Этот календарь ему для прикола подарил кореш Степка, привез из области, на рынке купил. Девка Петру нравилась — волосы белые, губы ярко-красные, аж блестят. А уж цыцьки — глаз не отвести. Петру всегда нравились грудастые девчонки, он прямо млел, когда встречалась ему такая на улице или показывали по телевизору. И мечтал, что, когда надумает жениться, выбирать будет не за красоту лица, а за большую грудь.