— А если с кражей что-то не склеилось?
— Я не понимаю вас.
— Все очень просто. В силу каких-то обстоятельств вашу «Клюкву» не смогли вынести из лабораторного корпуса и она дожидается своего часа в потаенном местечке.
По той скептической мине, которая застыла на лице Шумилова, было видно, что он не очень-то поверил в сказанное Плетневым, однако не удержался, спросил:
— Но причем здесь квартира Глеба?
— О-о! Она многое что может рассказать. По крайней мере, мы уже точно определимся относительно вашего брата. Сам уехал из города или его все-таки увезли силком.
— Хорошо, — после короткого раздумья согласился с Плетневым Шумилов, нажимая кнопку вызова секретарши. — Сейчас подойдет Оксана, уборщица из лабораторного корпуса, она и покажет вам квартиру Глеба.
— А она что?..
— Нет, не любовница, — хмыкнул Шумилов. — Просто весьма ответственная девица, и Глеб попросил ее убирать в его квартире. У нее же и ключ от квартиры Глеба.
«Вот те, Манька, и Дунькин день», — предавался логическим выкладкам Плетнев, поджидая Оксану в приемной Шумилова. Эта полногрудая, довольно смазливая на личико девица южнорусских кровей, о которых еще Сергей Есенин говаривал когда-то: мне, мол, вон ту сисястую, она глупей, — убирала в лабораторном корпусе в ту ночь, когда из спецхранилища был украден иммуностимулятор, она же первой обнаружила и распростертого на полу Савина. Она же, «чтобы было почище в их лаборатории», стерла мокрой тряпкой все отпечатки пальцев, которые мог оставить на той же коньячной бутылке, что стояла на рабочем столе Савина, убийца.
И она же, оказывается, убирала и в квартире вице-президента компании Глеба Шумилова.
Кстати говоря, вспомнил Плетнев, она еще так и не была по-настоящему допрошена по убийству Савина. Так, легкая, как шлепок по заднице, беседа под протокол.
Дом, в котором год назад Глеб Шумилов купил квартиру, находился в десяти минутах езды от бывшего научно-исследовательского института, площади которого теперь арендовала фармацевтическая компания Шумилова, так что много времени на «душевные разговоры» не оставалось, и единственное, о чем не мог не спросить Плетнев, убирала ли Оксана в квартире Шумилова после того, как он «уехал в командировку». Для всех непосвященных сотрудников компании, чтобы не было лишних разговоров, Глеб Вячеславович находился в зарубежной командировке, и Оксана, если, конечно, в эти дни она не встречалась с исчезнувшим Шумиловым, должна была знать об этом.
— Зачем же я буду убираться, если их нету дома? — как о чем-то само собой разумеющимся, с напевной ленцой в голосе ответила Оксана. И тут же пояснила: — Я всегда им по телефону звоню, когда еду убираться.
«По телефону звоню… им… их нету дома…» — насторожился Плетнев, покосившись на сидевшую справа от него тридцатилетнюю аппетитную девицу, которая своими формами могла бы украсить самые известные полотна того же Рембрандта.
— А он что, я имею в виду Глеба Вячеславовича, не один живет? — спросил Плетнев.
— Зачем же, не один? Один.
«А чего ж ты тогда величаешь его, как величали когда-то царя-батюшку нашего Николая Второго?» — хотел было возмутиться Плетнев, однако промолчал и уже до самого дома не проронил ни слова. А когда парковался на свободном пятачке перед подъездом, подумал невольно: «Вот бы жену такую иметь! Пришел домой пьяным, а она тебе башмаки стаскивает, да еще приговаривает ласково: “Не изволите ли, супруг наш милостивый, чайку с медком откушать, перед тем как ко сну отойти?” А утром, когда человеку даже жить не охота, граненый стакан на подносе несет. И опять-таки приговаривает ласково: “Опохмелитесь, родимый мой. Вам еще на работку идти”».
М-да, подобное не могло присниться даже в самом сладком сне, и вдовец Плетнев уже совершенно другими глазами посмотрел на Оксану.
Квартира Глеба Шумилова представляла собой классический образец вполне обеспеченного, но давным-давно разведенного мужика, которого, видимо, настолько напугал первый опыт супружеской жизни, что он сам для себя решил никогда более не приводить в свое холостяцкое лежбище постоянную хозяйку. Так, побаловались малость вместе и разбежались, как в море корабли. Супружеская жизнь требовала каких-то определенных обязательств с обеих сторон, а именно этому и противилась вся его натура. Его вполне устраивала приходяще-уходящая уборщица, которая пару раз в неделю, по утрам, прибирала в его квартире, а иной раз готовила ему и хавчик, не требуя за это дополнительного вознаграждения.
Поставив хозяйственную сумку на журнальный столик в прихожей, Оксана, словно именно она была хозяйкой этой квартиры, подала Плетневу какие-то засаленные тапочки, возможно даже хозяйские, и, когда он заглянул сначала в спальню, большую половину которой занимал низкопоставленный аэродром для секса, а затем прошел в большую комнату, которая, судя по обстановке, являлась рабочим кабинетом Шумилова, спросила ненавязчиво:
— Может, помочь чем? Если, конечно, ищите чего. Я знаю, что где лежит.
— Да нет уж, я сам как-нибудь, — отозвался Плетнев, перебирая и мельком просматривая лежавшие на столе бумаги.
— А чего ищите-то? — не отставала Оксана.
— Документ один, по охранной системе службы безопасности. Шеф затребовал, причем в срочном порядке.
— Тогда, конечно, — согласилась Оксана. — Документ, он внимания требует. А то если чего, я помогу.
Она обращала на себя внимание необыкновенной, какой-то очень уж человеческой доброжелательностью, действительным желанием помочь, и это заставляло обращать на нее внимание.
Плетнев вдруг подумал, что именно таким вот, доброжелательно настроенным, непритязательным и, видимо, очень добрым по жизни бабам в этой самой жизни и не везет более всего. То ли их душевная самоотдача вконец портит их мужей, то ли они изначально притягивают к себе таких моральных уродов, каким еще при получении паспорта надо ставить на первой же страничке особую отметку о запрете на женитьбу.
Однако все это была лирика, и Плетнев, еще немного порывшись в бумагах и обратив внимание на то, что здесь не было ни одной записной книжки или телефонного справочника, перешел в ванную комнату.
— Ну что, нашли документ? — поинтересовалась Оксана, включая пылесос в розетку.
Плетнев на это только руками развел.
— К великому сожалению, нет. Придется, видимо, в его рабочем столе покопаться. — И добавил: — Хотелось бы руки помыть.
— Да, конечно! — спохватилась Оксана. — А полотенчико для рук на крючочке висит. Чистое. Я его в прошлый раз повесила. А то, что грязное было, в машину стиральную засунула.
М-да, невольно позавидовал Глебу Вячеславовичу Плетнев. Тут тебе и полотенчико грязное заменят, и квартиру пропылесосят, и супец с котлетами, если надо, забабахают, а он… С тех пор, как ушла из жизни Антона жена, ни одну женщину ближе чем на пару-тройку ночей к себе не подпускал. Боялся, что злой мачехой станет для подрастающего Васьки, которому он был и отцом, и матерью, и бабкой с дедом.