Это точно была большая разборка… А если бандиты узнают, кто взял машину?.. Нет, дальше непредсказуемо. Гегаму пришлось подробно рассказывать, где и каким образом он нашел машину. Теперь он надеялся только на то, что его никто не видел на улице. Ведь не специально же поставили машину с трупом прямо под окнами дома, в котором они с Давидом снимали комнату!
Прикинув разные варианты, более спокойный и рассудительный Давид сказал: что сделано, то уже сделано, и назад никак не повернешь. И, значит, возвращать в город машину нельзя. Если тот, кто валяется в багажнике, не ее хозяин, а некто пострадавший в бандитской разборке, то «тойоту» наверняка мог уже объявить в розыск потерявший ее владелец. А если труп в багажнике это и есть сам бывший хозяин, тогда ее ищут те, у кого из-под носа увел машину Гегамчик. И теперь уже просто так бросать ее ни в коем случае нельзя! Оставлять замечательную машину нереализованной — это значило потом никогда не простить себе такой глупой ошибки! Нет — только угонять как можно дальше и продавать при первой же возможности. Не мелочиться, но и не зарываться!
Придя к такому важному для себя выводу, они принялись за дело. Вытащили труп, обыскали, но ничего не нашли, никаких документов. Вот только оружие. Но с ним проще. Наверное, нож надо оставить. Это — такая улика, которая обязательно тебя однажды подведет. В доме держать — зачем? В кармане носить — ты что, разбойник? Откуда у тебя такой нож? Где ты его взял, покажи! Пистолет — другое дело, его продать можно…
Труп они оттащили подальше в чащу, там отыскали углубление в земле, уложили тело, накрыли его тканью и, наломав веток, умяли сверху, чтоб было совсем незаметно, что здесь что-то лежит. А потом, загнав «тойоту» поглубже, в самую гущу кустарника и тоже забросав сверху ветками, они сели в «Жигули» и уехали в город, до вечера, чтобы, когда стемнеет, окончательно решить судьбу украденной машины.
Очевидно, никому уже не удастся в дальнейшем узнать, чем и где закончилось земное путешествие помощника депутата Денягина, в организаторских способностях которого не без оснований начал сильно сомневаться сам его шеф, депутат Перепутный, по прозвищу Бирюк. Но воистину трудно бывает усомниться в правоте известной пословицы, трактующей о том, кто в этом мире пытается предполагать, а кто действительно располагает. Такой вопрос, по большому счету, почти и не возникает. И тем не менее… как говорится, все же изредка…
Трудным и отчасти даже дурацким было положение Александра Борисовича в его стремлении помочь следствию в максимально короткие сроки, по горячим, как обычно говорят профессионалы, следам раскрыть преступление. С одной стороны, его желание было понятно. А с другой — он же был лицом заинтересованным, да и подозрение еще с него полностью, как он сам видел, не было снято. Глупо, но это так. Следователь Шипилов не хотел да, возможно, и не обладал полномочиями разрешить ему вести собственное расследование. Вот и крутись как знаешь…
Нет, Турецкий-то «знал», конечно, что надо делать. Но для этого Александр Борисович должен был задействовать — причем опять-таки получалось, в личных целях — сыщиков, расследовавших совершенно другое преступление. Имелись в виду Плетнев с Щеткиным. Это — в Воронеже. А в Москве назрела необходимость обратиться к одному из сотрудников агентства «Глория». Благо, Алевтина Григорьевна им была уже отчасти задействована. Закономерен вопрос: уж не слишком ли ты, Турецкий, активен? Меньше греши, тогда и меньше забот опрокинешь на головы своих коллег!.. А, что толку, говори — не говори…
Но делать что-то тем не менее надо было. Шипилов явно никуда не торопился, словно его вполне устраивала атмосфера неопределенности вокруг этого. И поэтому иного выхода, кроме как снова просить ребят об одолжении, у Турецкого не оставалось.
Петр Щеткин как оперативник, умевший «разговорить» даже самую зловредную гостиничную мегеру, направился на третий этаж отеля «Воронеж». Это он так уточнил место действия для Александра Борисовича, который в своем «набеге» на 31-й номер даже не удосужился узнать, что данное заведение с некоторых пор величает себя не какой-то там гостиницей, а — бери выше! — отелем. Уровень, что ли, обслуживания иной? Ну да, как же! Обычные дела, начатые перестройкой в стране: институты превратились в университеты, университеты — в академии, но все в них, начиная с уровня образования, осталось прежним, кроме подскочивших зарплат — согласно новому статуту. И прежних недовольных.
А вот Антон Плетнев прямо с раннего утра поехал в аэропорт, чтобы и в кассах, и на паспортно-таможенных контролях проверить, не прилетал ли или не покидал ли в последние дни города — не важно, в каком направлении — некий гражданин с паспортом Городецкиса Анатоля Марцевича, проживающего в Латвийской Республике.
И ту же самую работу по просьбе Турецкого придется проделать уже в Москве кому-то из тех сотрудников «Глории», кто в настоящий момент меньше занят своим очередным делом. Ведь за то, о чем попросит Александр Борисович, никаких гонораров не последует, зато времени может уйти немерено и, что худо, без всякой компенсации. Словом, ничего, кроме морального удовлетворения, если дело в конечном счете выгорит…
Первым позвонил Турецкому Плетнев. Он коротко доложил: «Есть!»
Пришлось созваниваться с Меркуловым и уговаривать того, чтобы Костя, в свою очередь, попросил руководство воронежского аэровокзала о помощи в расследовании очень неприятного уголовного дела, связанного с иностранными гражданами и взятого под контроль Генеральной прокуратурой: ну, слукавил немного Константин Дмитриевич, да и кто станет проверять заместителя генерального прокурора? Одним словом, начальник отдела перевозок дал указание в кассы, и Антон вместе с симпатичной кассиршей, старательно строившей ему глазки, тщательно проверил корешки пассажирских билетов за трое суток. Вот и удалось выяснить, что еще накануне, в день убийства, дневным рейсом из Воронежа в Москву вылетел гражданин Латвии Городецкис Анатоль Марцевич. Также был указан номер его паспорта и прочие реквизиты. Значит, предположение Турецкого оказалось совершенно правильным. И Александр Борисович сразу почувствовал серьезное облегчение.
Концы обнаружились. И обозначилась рабочая версия убийства: конечно, это, скорее всего, месть осужденного обвинившему его следователю, осуществленная с изощренным садизмом. Иначе назвать столь вызывающее убийство женщины и язык не поворачивался. Осталось немногое — взять да и доказать, что все происходило именно так, а не иначе. А для начала выяснить самую малость: имеет ли вообще данный человек отношение, прямое или косвенное, к совершенному убийству или здесь произошло нечаянное совпадение? Однофамилец, к тому же еще и тезка? Да мало ли что! В жизни всякое может случиться! А тут пока — одни только предположения! Смешно!
Разумеется, у следствия причин для сомнений оставалось немало. Никто этого и не отрицает.
Значит, срочно нужна фотография господина Городецкиса. Для проведения экспертизы по идентификации в гостинице, которую он, несомненно, должен был посетить. Иначе откуда знал о смерти женщины, когда звонил в милицию? Не исключено, что запомнил его также и кто-нибудь из служащих аэропорта. Но вот достать фотографию последнего времени можно только в Латвии, в паспортном столе. Или в визовом отделе, выдавшем Городецкису зарубежный паспорт. Потому что та фотография — анфас и в профиль, — которая была вклеена в том уголовного дела почти пятнадцатилетней давности, изъятого временно из архива Генеральной прокуратуры, дать четкого представления об этом человеке свидетелям не могла. А если последнее фото совпадет с тем кратким, но важным теперь описанием внешности Анатоля, которое дала Турецкому Эва, значит, и преступник будет назван безошибочно.