Турецкий по-прежнему молчал.

— Что ты молчишь? — повысил голос Меркулов. — Разве я не прав?!

Повисла пауза. Александр Борисович медленно поднял взгляд на Меркулова и так же медленно проговорил:

— Ты можешь нам еще раз помочь, Константин Дмитриевич?

— Да я только о том и говорю, — взволнованно ответил Меркулов, которого странное поведение друга сбивало с толку. — Только что именно ты имеешь в виду? Какого рода помощь тебе нужна?

Турецкий с Плетневым переглянулись.

— Нагрянешь в МУР с прокурорской проверкой? — спокойно поинтересовался у Меркулова Александр Борисович.

Некоторое время Меркулов молчал, обдумывая предложение. Потом вздохнул и кивнул:

— Ладно. Куда ж я от вас денусь? Сегодня же все и сделаю. — Он поднял руку и посмотрел на часы. — Если время позволит. Но для начала нужно узнать, что это за тип?

— Механизм уже запущен, — пошутил Турецкий. — Не думаю, что это займет много времени. Щеткин должен позвонить с минуты на минуту. Как только позвонит, я тут же перезвоню тебе.

8

Прокурорская форма всегда была Константину Дмитриевичу к лицу. Китель подчеркивал его широкие плечи, прямую не по годам осанку, гордый взлет львиной головы. Он шел по коридору с видом спустившегося с неба божества.

В последние годы Меркулов сильно сдал. Стали все чаще побаливать суставы. Голова стала совсем белой. Лицо прорезали резкие, глубокие морщины. Иногда, глядя на себя в зеркало, Константин Дмитриевич с грустью осознавал, что время его близится к закату. Что впереди осталось не так уж много лет, а за ними… Впрочем, о том, что его ждет за ними, Меркулов думать не хотел. Хватило бы здоровья поработать еще лет пять — и то было бы хорошо. А то вон Турецкий… намного младше, а за какой-то год превратился из сильного, молодого мужчины в пожилого, побитого жизнью инвалида. С тростью ходит, в обмороки падает. И этот взгляд… взгляд затравленного волка.

Меркулов поморщился и тряхнул головой — нельзя так думать о друге. С ним еще все будет в порядке. Врачи сейчас хорошие, организм у Турецкого всегда был железный. Бог даст, все еще вернется в норму.

Дежурный, сидевший за столиком, завидев Меркулова, вскочил с места с такой быстротой, словно в стул была встроена маленькая катапульта, и отдал честь.

Меркулов кивнул и с холодной вежливостью поинтересовался:

— Вы не подскажете, где кабинет майора Столешникова?

— Четыреста двенадцатый, — отрапортовал дежурный. Сделал широкий жест рукой и пояснил: — Сразу после поворота направо.

— Благодарю, — так же холодно проговорил Меркулов и зашагал дальше по коридору.

Майор Столешников, молодой еще человек, в черном кожаном пиджаке, сидел за столом и просматривал лежащие перед ним стопкой бумаги. В дверь постучали.

— Входите! — громко сказал Столешников, не отрываясь от бумаг.

Дверь кабинета открылась, и на пороге возник Меркулов во всем наводящем трепет великолепии своего прокурорского наряда.

Столешников раскрыл было рот, но тут же поднялся со стула, отчеканив:

— Здравия желаю!

— Садитесь, майор, — по-начальственному холодно разрешил Меркулов.

Столешников сел, не сводя с гостя озабоченно-растерянного взгляда. Константин Дмитриевич вошел в кабинет и сел в кожаное кресло, прямо напротив Столешникова.

Тот сглотнул слюну и спросил дрогнувшим голосом:

— Чем могу помочь, товарищ генерал-полковник?

— Видите ли, в чем дело, майор, — заговорил Меркулов, сверля лицо Столешникова холодным, немигающим взглядом. — У меня к вам конфиденциальное дело.

— Ка… какое? — заикаясь, спросил Столешников.

— Я бы хотел приобрести партию спецоружия.

Лицо майор вытянулось, на щеках появились алые пятна.

— То… товарищ генерал, я не…

— И немедленно, — спокойно сказал Меркулов. — Познакомьте меня, пожалуйста, с прапорщиком Вертайло.

9

Шагая по влажной, покрытой выбоинами, плотно утоптанной тысячами ног дороге, Боровой смотрел по сторонам и дивился. Он и представить не мог, что в Москве, пусть даже на самой ее окраине, стоят целые ряды «деревенских» избушек. Серый покосившийся штакетник заборов, облупленные резные ставни на темных окнах. Такое ощущение, что ты попал в какую-то умирающую деревушку где-нибудь в средней полосе России, а не в московский район Жулебино, который (Боровой специально справлялся в Интернете) считался одним из самых благоустроенных в столице.

Забавно было то, что по другую сторону проспекта высились башни и «китайские стены» вполне современных новостроек. Там виднелись витрины магазинов и ресторанов, в одном месте мелькнул даже боулинг. А по эту сторону скособоченные избушки таращились на своих младших белоснежных сестер, как древние, прибитые к земле годами старухи на восемнадцатилетних рослых девиц.

Нужный дом Боровой увидел сразу. По виду он не отличался от остальных избушек, но прямо возле калитки через штакетник был перекинут красный ковер, служивший опознавательным знаком.

Боровой подошел к калитке, положил пальцы на ржавую ручку и легонько надавил. Калитка с душераздирающим скрипом распахнулась, впуская гостя на грязный дворик, уставленный полусгнившими ящиками и грязными полосатыми сумками, из которых торчали горлышки таких же грязных бутылок.

Боровой пересек двор, подошел к окну и стукнул в него костяшками пальцев. Стекло опасно задребезжало в гнилой раме.

— Эй! — крикнул Боровой. — Есть кто дома?

Внутри послышались голоса. Затем громыхнула старая массивная щеколда, и дверь избы приотворилась. Боровой увидел ухмыляющееся лицо Умара.

— Здравствуй, Антон, — приветливо поздоровался тот. — Входи в дом, ты правильно пришел.

Антон шагнул через высокий порог и, войдя в темные, пахнущие затхлым сени, пожал протянутую руку чеченца.

— Далеко же ты забрался, — сказал Боровой.

— Э, какой далеко? — усмехнулся Умар. — До метро три остановки на автобусе. Считай, центр Москвы!

Умар засмеялся мелким, сухим смехом. Боровой почувствовал острое желание заткнуть ему рот кулаком, но сделал над собой усилие и тоже усмехнулся.

— Да уж, хата с окнами на Кремль, — сказал он. — Мы в дом пройдем или здесь будем пылью дышать?

Умар посторонился и сделал широкий жест рукой.

— Проходи, дорогой. У меня уже и «поляна» накрыта.

Боровой двинулся в глубь дома, к маячившему впереди светлому квадрату дверного проема.

— Голову пригни, — сказал Умар. И вовремя, потому что Антон как раз входил в комнату и, не предупреди чеченец, впаялся бы лбом в низкую притолоку.