Я со времен Итона помнил речь Питта в парламенте: «Мы не только превратим Петербург в жалкие развалины, но и сожжём верфи Архангельска. Наши эскадры настигнут русские корабли даже в укрытиях Севастополя! И пусть русские плавают потом на плотах, как первобытные дикари». Если же Россия теперь объединит силы с Францией, извечным врагом Британии, то драка произойдет грандиозная. Заморские колонии — сладкий пирог, отдать его без боя мои соотечественники абсолютно не готовы.
У Англии огромный флот, но довольно слабая армия. Правда, много золота: она купит всех, кто не пожелает встать на ее сторону добровольно, и наймет тех, кто готов рискнуть жизнью за пригоршню монет. И начнется война, мировая война за такую чертову ерунду, которую нормальному человеку без долгих объяснений и не понять: за рынки, за влияние, за торговые дома и банкирские конторы. Где тут добро, где зло? Где справедливость? Кто та прекрасная Елена, ради которой льется кровь и ломаются не копья, но жизни? Кто злой чародей, победив которого можно жить припеваючи?!
Между тем божья коровка проведала детей в своем небесном домике и вернулась обратно исследовать мраморную ступню равнодушно взирающего на аллею бога.
— Большая война может быть, — уклончиво ответил я. — Очень большая.
— И все?! — возмутился Лис. — То есть, бонапартовские пострелушки и танцы с саблями это так, гастроль этнической самодеятельности?!
— Не берусь предсказывать, но, вероятно, да.
— Ты шутишь?
— Разве похоже?
— Кто вас с вашим английским юмором поймет… О, а вон, кстати, и наша лягушонка в коробчонке едет!
— В смысле?
— Разуй глаза, вон карета нашего — или его? — высокопревосходительства.
Редкие и короткие встречи с давними приятелями — радость и печаль институтского оперативника. Посудите сами, за пять лет нашей с Лисом работы действительный тайный советник Колонтарев вместил четверть века беспорочной и ревностной службы Отечеству. И все же радость победила философическую грусть: тост «со свиданьицем» в этот вечер звучал столько раз, что и последний турок из местной прислуги к утру мог выговаривать эти слова без акцента. Но, отдавая дань русскому хлебосольству, мы не скрывали озабоченности совсем другими вещами:
— Конечно, Наполеон не должен переходить на чью бы то ни было службу. Тем более втягиваться в масштабные военные авантюры. А таковых вокруг него сплетается множество. Нынче все уже поняли, что он проходная пешка и не сегодня, так завтра станет ферзем. Поэтому каждый правитель не прочь оказаться на месте шахматиста и переставлять данную фигуру по своему усмотрению.
Скажу более, я чувствую, что где-то неподалеку от Бонапарта затаился некто, мягко, но последовательно навязывающий свою волю всем фигурантам нынешней европейской политики. Какой-то повар незаметно помешивает закипающее варево грядущей войны, добавляет соли и специй по собственному вкусу, а мы об этом таинственном кулинаре практически ничего не знаем.
Мы сидели в личном кабинете человека, державшего в кулаке едва ли не все нити официальной и тайной европейской политики.
— Это домыслы или уверенность? — на всякий случай уточнил я.
— Можешь считать, что уверенность. — Колонтарев поглядел на огонь свечи, почти оплывшей и ждущей рассвета, чтобы наконец совсем погаснуть. — Множество косвенных доказательств. Мятеж в Париже, обернувшийся так называемой Великой революцией, спровоцировала нехватка хлеба. За его поставки отвечал герцог Филипп Орлеанский, будущий гражданин Эгалите, а по совместительству — дурак и мерзавец, приветствовавший кровавую бойню и сам сложивший голову на гильотине. Его склады ломились от зерна! У меня есть точные сведения, что он приказал остановить поставки хлеба до особого распоряжения.
— Может, хотел взвинтить цену?
— Нет. Чуть позже это зерно раздавалось едва ли не бесплатно. Но суть не в том. Филипп от этого ничего не выиграл. А комбинация заранее продумана и четко выполнена. Кто-то же за этим стоял?
Я усмехнулся:
— Быть может, масоны? Я слыхал, его высочество гражданин Эгалитэ был активным «строителем божественного чертога».
— Как и большая часть французской аристократии, друг мой, — оценив мою шутку, криво ухмыльнулся Колонтарев. Во время первой нашей встречи он уже был мастером ложи, располагавшейся в этом самом доме, наряду с камерой перехода. — Думаю, не стоит напоминать, какова судьба вольных каменщиков, попавших в руки республиканцев?
— Мадам Гильотен неразборчива в связях.
— Именно так, Вальдар. Есть и еще множество странностей. Взять, скажем, очень странное отступление герцога Брауншвейгского под Вальми, которое спасло революционные парижские власти… Все эти события нелогичны и не имеют внятного объяснения каждое в отдельности, но вместе составляют неприглядную картину. Мы, возможно, упускаем из виду какого-то очень деятельного игрока. Скажу больше — даже понятия не имеем, кто он. Следовательно, ваша задача — приклеиться к Наполеону, удержать его от «не обдуманных…», гм… нами поступков и, естественно, обнаружить неведомого пока Институту противника. Думаю, не стоит объяснять, насколько нам важно понять его цели и задачи.
— Да шо уж там, — мой напарник оторвался от разглядывания тонкой гравировки на подаренных ему стационарным агентом пистолях богемской работы, — и ежу понятно. Банальная задача с одним известным, в смысле Наполеоном, и одним неизвестным.
* * *
Митава встречала приезжих негромким говором бредущих по делам бюргеров, грохотом телег по брусчатке, детским гомоном и общей атмосферой будничной суеты. Кроме дежурного вахтмистра, изучившего подорожную и скомандовавшего поднять шлагбаум, до нас никому не было дела, да и вахтмистр даже не оглянулся вслед проехавшим мимо верховым. Я чуть слышно вздохнул.
— Острый приступ ностальгии? — осведомился Лис.
— Есть немного.
Когда-то между Ригой и Митавой располагался лагерь экспедиционного корпуса Емельяна Пугачева, отправлявшегося в Америку. Как полагал король Англии — для борьбы с мятежниками. Как показала реальность… [4]
— Шляпы, шляпы! Покупайте шляпы! — орал звонкоголосый юнец у открытой двери в лавку.
— Эй, приятель, — Сергей остановил коня, — где найти принца? — Он даже не стал уточнять, какого именно.
— Во-он там, от цирюльни направо, до трактира «Коронованный медведь». Дальше налево, у костела, стало быть, опять направо, увидите, там еще герб с лилиями висит. А вот шляпу не желаете? У нас самые лучшие, не стыдно перед его высочеством снять.
— Тут, понимаешь ли, — Лис тронул шпорами конские бока, — дело не в шляпе.
— А в чем же? — удивился зазывала.
— В том, чтоб его не прошляпить. — Сергей кинул мальчишке потертый медяк и догнал меня. — Ты чему усмехаешься?