– Ну что ты за него держишься? – возмутилась Феона, статная высокая брюнетка с короткой стрижкой. – Он же самодовольный и вялый, как… как собачье ухо! Даже фамилия у него Шатаев, что совершенно точно отражает натуру.

Устинья перевернулась на бок, улыбнулась.

– Ты его мало знаешь. Он умный.

– Умный! – фыркнула Феона. – Этого мало, девочка моя. Он просто себе на уме и всегда думает только о своей математике.

– Не всегда, – покачала головой Устинья. – Шатаев он по матери, по отцу Смирнов.

– Что в лоб, что по лбу!

– Не говори так. Родственники у него Морозовы.

– Вот видишь? Законченный родовой тупик: Шатаевы, Смирновы да ещё Морозовы! Чтобы он думал больше о других, его надо вскипятить.

– Как? – удивилась Устинья.

– Ограничить, не давать, не подпускать к себе.

– Да люблю я его, Фея, понимаешь? Поссоримся – я первая бегу через день мириться. Если он хочет близости – да вот она я! Хочу того же. Почему я должна его ограничивать? А после близости и остальное приятно, интересно и необходимо. Да, он математик, и для него числонавтика важнее в жизни, чем я. Но так хочется верить, что он наконец повзрослеет и станет…

– Кем?

– Мужиком, – грустно улыбнулась Устинья. – Я ведь ему только добра хочу.

– Навязанное добро – зло.

– Я не навязываюсь. Он без меня проживёт. А я без него…

– Что ты всё за упокой? – снова рассердилась Феона. – Да, он у тебя смазливый, ходит красиво, но ведь и ты не дурнушка? Вон как Глеб за тобой увивается! А он посерьёзней твоего математика будет. Брось его, хотя бы на время, поживи месяц свободно, сам прибежит.

– Свободно я не умею. Как сказал поэт:

Я – узница свободы,

Ты пленник вечной Тьмы.

– Тем более его надо бросить, – вздохнула Феона, обнимая подругу. – Стихи – это хорошо, только в жизни всё гораздо прозаичней и проще. У меня тоже был свой математик.

– Коля? Он же был электронщиком.

– Какая разница? Отношение ко всему было таким же, как у твоего Проши. Не успели мы с ним пожить нормально, и так радости мало. – На глаза Феоны навернулись слёзы.

Устинья погладила её по голове, сама с трудом сдерживая слёзы.

Николай, друг Феоны, погиб год назад в автокатастрофе, с тех пор она не ждала от жизни ничего хорошего.

– Не жалей о том, что радости мало, этим ты приобретёшь ещё одну печаль.

Феона улыбнулась сквозь слёзы.

– Так и будем друг дружку утешать, то я тебя, то ты меня. А насчёт своего Прохора подумай, ему действительно многого не хватает.

– Ему не хватает одного: он меня не любит.

– Вот и уходи от него, – решительно махнула рукой Феона. – Глаза голубые, улыбается приятно, носит классные костюмы, а характер – обнять и плакать!

– Костюмы он носит от Ральфа Лаурена.

– Вот-вот, костюмы от Лаурена, рубашки Барбери, галстуки Мачинелла, мокасины Людвига Рейтера, не говоря уже о ремнях Мальберри, но по мне уж лучше демократическая джинса, что носит Глеб.

– Они совсем разные. Я и сама люблю стильную одежду.

– От Валентино, – хмыкнула Феона. – Я, что ли, не люблю? Это нормально для женщины, и очень подозрительно, если мужик так тщательно одевается. Что он скрывает?

– Что он маньяк, – предположила Устинья.

Феона засмеялась.

Устинья засмеялась тоже, чувствуя, как становится легче, обняла подругу. Долго печалиться было не в их природе.

Уже собираясь уходить, через час лёгкой болтовни и воспоминаний, Феона задержалась на пороге комнаты.

– Что ты там говорила, чем занимается твой Проша?

– Числонавтикой.

– С чем её едят? Это раздел математики?

– Он фанат, много раз рассказывал о свойствах экзотических чисел, знает все их смыслы и тайны. Знаешь, это довольно-таки интересно.

Феона презрительно повела плечиком.

– Математика никогда не входила в круг моих любимых предметов. В школе я больше любила географию. Ну, спокойной ночи и приятных снов. Выкинь его из головы.

Дверь закрылась.

– Легко сказать – выкинь, – грустно прошептала Устинья, воскрешая в памяти лицо Прохора.

С его рассеянным взглядом – он так смотрел на всех – она и уснула.

Я тебе верю

Совладельцу спортклуба «Чемпион» можно было и не вставать в половине седьмого утра, но Данияр Саблин, чемпион Казахстана по боям без правил, а потом и чемпион России, привык вставать в это время и легко поднялся на кровати, опередив будильник ровно на три секунды.

Фамилией Саблин он был обязан отцу, именем Данияр – матери, которая принадлежала к тому же роду, что и нынешний президент Казахстана.

Впрочем, на судьбе Данияра это не сказалось никак. Закончив университет в Астане, приближенным к властной структуре Казахской республики он стать не мечтал, а характер взял от обоих: от отца – решительность, упрямство в достижении цели, хладнокровие и реактивность, от матери – терпение, уважение к старшим и великодушие.

По утрам он бегал по набережной, любуясь рекой и зелёными насаждениями вдоль берега.

В начала восьмого принял душ, переоделся, позвонил Валерии:

– Доброе утро. Не разбудил?

– Завтрак готов, заходи, – ответила подруга, жившая в соседнем доме, напротив Никольской церкви.

Она работала в МЧС, командовала отрядом спасателей суздальского Центроспаса и была особой очень своенравной. Данияр давно предлагал ей начать совместную жизнь, но Лера почему-то не спешила обзаводиться семьёй, каждый раз ссылаясь на важные, по её оценке, обстоятельства. Основным доводом девушки было утверждение, что она практически не живёт дома, пропадая по делам днями и неделями.

– Ты не выдержишь, – безапелляционно говорила она, – сбежишь через месяц.

Данияр возражал, обижался, сердился, потом смирился, понимая, что его настойчивость может восприниматься отрицательно: Лера слишком любила независимость. Ситуация складывалась уникальная: он хотел жениться, сыграть свадьбу, она не хотела. В то время как у друга Данияра, Прохора, всё было ровно наоборот: Прохор встречался со своей девушкой Устиньей давно, однако предлагать руку, сердце и совместную жилплощадь не торопился.

Лера ждала Саблина в дверях, одетая по-походному.

Чмокнула в щеку, протянула ключ.

– Извини, тревога, пожар в торфянике у Змеихи, объявлен сбор. Позавтракаешь, закроешь квартиру. Посуду мыть не надо.

– Но мы бы успе… – начал ошеломлённый Саблин.