– Я тебя и не виню, у меня просто не было времени.

Помолчали, взявшись за фрукты – дольки апельсина, ананаса и бананы.

– Дал бы мне что-нибудь почитать про Первомир, – сказал Таглиб. – Чем он так уж отличается от других миров Первоцифр?

– Тем же, чем Единица отличается от других цифр, – сакральным смыслом первозданности. Её не зря выделяли древние астрологи. В хараппском письме она – or – «наш», в китайском учении 1 – «звезда воды», юкагиры называли Единицу mo: rgon – «Единое». Пифагор тоже видел в Единице Единое и называл её Монадой, считая символом плотности и единства. Сен-Мартен [3] , желая подчеркнуть чисто духовный аспект Единицы, проявляющийся лишь при соприкосновении с другими числами, символизирующими материальные планы бытия, утверждал, что она есть суть Божественный мир, управляемый Одним огнём, Одним солнцем. Вообще это символ активности, первый духовный Принцип, проявляющий явное из непроявленного – нулевого состояния.

Таглиб пустил по лицу морщины, резко подчеркнувшие его возраст: араб был далеко не молод.

– Ты красноречив, как дьявол, желающий заполучить чью-то душу. Только я уже свою продал – за возможность пересечь Бездны и узреть то, что другим недоступно. Казалось бы – столько всего видел, столько узнал! А вот гонит наркотик – жажда нового – по числомирам, и остановиться не могу.

– Я тоже. Только очень часто хочется восстановить справедливость в мирах, где её нет или где её низвели до уровня пыли под ногами.

– Ты таков же, как и все русские, тяга к справедливости у вас в крови.

– Дайте мне возможность знать больше, и я забуду о справедливости.

– Не забудешь, – задумчиво качнул головой араб. – Это зов сердца, а не прихоть. Хотя, если честно, я не всегда тебя понимаю.

На веранде возникла Ика, что-то проворковала на своём языке.

Дмитрий Дмитриевич поднялся.

– Посиди пару минут, пришёл налоговый агент, приходится заниматься хозяйственными делами, я его отпущу, и мы пойдём обедать.

Он вышел.

Таглиб дожевал дольку апельсина, покосился на дверь, наставил коробочку с эргионом на блюдо с фруктами.

– Пуфф!

Знакомое струение поколебало воздух, и блюдо волшебно изменилось, превращаясь в идеальную полусферу из матового-белого, с зелёными прожилками стекла.

Изменилась и форма фруктов: апельсиновые дольки стали красными колечками, ломтики ананаса – жёлтыми, а бананы превратились в тёмно-зелёные цилиндрики.

Когда Дмитрий Дмитриевич вернулся через десять минут, гость доедал последний «бананоцилиндр».

Математик подозрительно поглядел на чашу, на рот жующего Таглиба.

– Экспериментировал?

– Не удержался, – конфузливо признался ар-Рахман. – А фрукты обратно форму не возвращают.

– Во-первых, возвращают, хотя и с потерей вкусовых качеств, просто практика нужна. Во-вторых, делать это надо не на виду у людей.

– Кругом никого.

– Разве что. Обедать идём? Или ты наелся фруктов?

Таглиб невольно фыркнул, упруго вскочил, передёрнул плечами.

– На подвиги тянет после разговоров с тобой. Можно и пообедать. Далеко идти?

– Ресторан в пяти минутах езды.

Дмитрий Дмитриевич первым двинулся в глубь гостиной.

Формоспектр

Билеты на самолёт в Новую Зеландию Саблин достал с большим трудом, несмотря на все свои связи. Только благодаря другу из местного сервисобеспечения Аэрофлота два билета на утренний рейс одиннадцатого января из московского аэропорта Шереметьево удалось получить буквально накануне отлёта. Пришлось спешно отпрашиваться у директора Центра экстремального туризма Патрушева, придумав уважительную причину для недельного отсутствия: на всякий случай Саблин увеличил срок командировки, хотя собирался пробыть с Прохором в далёкой островной стране не более трёх суток, – и в пять утра выезжать в аэропорт из Суздаля, надеясь на отсутствие пробок.

Однако успели.

Ученик Саблина Митя Кошкин, двадцатипятилетний ас такси, домчал пассажиров до Шереметьева за три часа, умудрившись ни разу не нарушить правила дорожного движения и не попасть в поле зрения многочисленных телекамер на трассе. Последнее обстоятельство Саблин принял за хорошее предзнаменование: поездка обещала сложиться удачно.

Уже из аэропорта позвонили ДД.

– Дмитрий Дмитриевич, – сказал Прохор виноватым тоном, – до Веллингтона билеты взять не удалось, мы сядем в Окленде.

Веллингтон был столицей Новой Зеландии, и оттуда летали местные самолеты до Роторуа.

– Не беспокойтесь, я вас встречу на машине, – пообещал ДД. – От Роторуа до Окленда не так далеко, да и дороги здесь хорошие. Номер рейса?

Прохор сообщил номер рейса и время прибытия.

– Я встречу, – повторил Бурлюк. – Удачно долететь.

Сели в самолёт, вздохнули с облегчением. Саблин наконец расслабился. По привычке он сканировал передвижение всех людей вокруг и тратил на это достаточно много энергии.

– Юстина не возражала? – поинтересовался он у Прохора, собравшегося устроиться спать; выезжать из Суздаля пришлось в три часа ночи, и математик не выспался.

– Пыталась организовать охрану, – улыбнулся Прохор.

– Правильно мыслит, – одобрительно кивнул Данимир. – Хотя в данном случае ВИП-охрана дело весьма обременительное. Да и я рядом.

– Я так ей и сказал. Да и какой я ВИП? А что твоя Варвара?

Саблин растянул губы в довольной усмешке.

– Варька у меня человек понимающий. После свадьбы вообще никаких претензий, шёлк и бархат, только переезжать ко мне не хочет. Наверно, мне к ней придётся.

– Переезжай, я же переехал к Юсте.

– Ну и как тебе на новом месте?

– Нормально. Не шёлк и бархат, но жить можно.

– Не всем везёт. Я думаю о переезде, но ещё не решил. Варе двадцать пять, она из поколения «Y», впрочем, как и все мы, но семейная жизнь для неё святое.

– Что ты имеешь в виду под поколением «Y»?

– Вот те раз, прогуливал лекции по социологии?

– Может, и прогуливал, не помню.

– Об этом феномене заговорили ещё в двенадцатом году. «Y» – это молодёжь, для которой работа – уже не тяжкий труд, а развлечение и удовольствие. Вот ты, к примеру, работаешь в своей лаборатории по нужде или в удовольствие?

Прохор подумал, проводив глазами стройненькую бортпроводницу.

– Уж точно не по нужде.