Пленника снова привели в бывший гараж с генератором, соединяющим, по словам бритоголового, формации-подпланы Числовселенной, и мэр лично усадил его в деревянное кресло.
– Не пристёгивайте, – попросил Прохор, когда толстый техник в сером балахоне взялся за скобы. – Я так не сосредоточусь.
Техник посмотрел на хозяина усадьбы, и тот, поколебавшись, кивнул:
– Пусть сидит свободно.
– А она сработает? – усомнился Прохор, оглядываясь на белоснежную конструкцию за спиной.
– Это вам и предстоит проверить, – отрезал бритоголовый, которого звали Валерием Романовичем и к которому противно было обращаться по имени-отчеству.
Кресло показалось слишком холодным и твёрдым, пришлось привыкать к его грубой материальности, прислушивась к своим ощущениям, и ждать реакции меркабы. Однако снежно-белый кластер многогранников, в отличие от эргиона, не спешил признавать оператора, и Прохор, отвечая на пристальный взгляд мэра, пробормотал:
– Неуютно…
– Да, это не тахта и не кровать в спальне, – с деланым сочувствием проговорил Валерий Романович (Главный – как он себя назвал; интересно, как он выглядит на самом деле?). – Ничего, привыкнете.
– Когда начинать?
Мэр посмотрел на техников, свёртывающих свои кабели и укладывающих в коробки приборы, кроме одного из компьютеров.
– Мы готовы, – сказал толстяк. – Изонамберы полностью проследить невозможно, подгоним резонансы при пуске.
– Что мне делать там, в Первомире? – задал Прохор давно мучивший его вопрос.
– Почти ничего, найти задатчик программ, – сказал мэр. – Остальное сделает генератор.
– Но он же останется здесь!
– Вас будет соединять линия числосвязи, вы наведёте генератор, и он сам, без вашего участия, внедрит программу в задатчик.
– Вирус…
– В каком-то смысле, – согласился мэр. – Но пусть вас это не беспокоит, вы останетесь живы, а вместе с вами и ваша жена.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности. Перестаньте думать о пустяках, настраивайтесь.
Прохор поёрзал в кресле, чувствуя его непроходящий холод, сосредоточился на отключении от всего постороннего, мешающего делу. Тишина спустилась на него – иная тишина, не связанная со звуками внешней жизни. Реальные события, происшедшие недавно, отступили в глубины памяти. Стали слышны толчки крови, проходящей по сосудам мозга.
Кто-то посмотрел на математика – будто просверлил дыру в спине!
Он шире открыл глаза, не сразу соображая, что это на его концентрацию воли и мысли отреагировала наконец искусственно выполненная меркаба-формотрон.
На миг защемило сердце: он исполнял волю Владык!
«У тебя нет выбора!» – едва слышно прошептал кто-то. Может быть, даже он сам.
Взгляд в спину, сидевший ледяным гвоздём, изменился, потеплел, стал пульсирующим и живым, испустил сотни тонюсеньких лучиков: будто на Прохора посмотрели из гигантской муравьиной кучи тысячи муравьёв одновременно.
Он стиснул зубы, преодолевая отвращение, попытался отстроиться от этого ощущения, и наваждение прошло. Взгляд просто исчез. Меркаба за спиной превратилась в глыбу льда.
В глазах посветлело. Перед ними сфокусировалось человеческое лицо.
– В чём дело?
Прохор очнулся окончательно, выходя из почти сомнамбулического состояния.
На него смотрел бритоголовый мужчина… смутно знакомый… он вспомнил: мэр… Главный.
– Не знаю… не получается…
– Почему?
– Что-то мешает… он чужой… как куча насекомых…
– Кто?
– Ваш малый формотрон.
– Кто?!
Прохор понял, что проговорился.
– Ваш генератор… он не возбуждается… в нём живут насекомые… муравьи…
– Это ложное ощущение, в нём «сидит» программа коррекции Первозадатчика. Попробуйте ещё раз.
– Пить…
– Что?
– Дайте воды.
Бритоголовый щёлкнул пальцами.
Один из техников, наблюдавший за экраном компьютера, отошёл к столику у стены гаража, принёс стакан воды.
Прохор опорожнил стакан, вытер губы тыльной стороной ладони, смочил лоб, снова сосредоточился на восприятии энергии, заключённой в меркабе, точно так же, как он привык подключать к себе эргион.
Пробило насквозь!
Тело выгнулось дугой, как при электрическом разряде.
Свет в глазах померк… и почти одновременно с этим все предметы в комнате, стены и даже люди стали полупрозрачными, оделись в светлые ореолы. Причём цвет ореолов у двух техников был тускло-жёлтым, с грязно-коричневыми пятнами, а у мэра внутри багрово-красного кольца вокруг головы чернел провал!
– Сработало! – услышал Прохор чей-то царапающий уши голос.
Отвечать не стал, дело было не завершено, пришла пора сделать очередной шаг.
В голове просияли слова и мыслеобразы алгоритма числоперехода.
Прохор глотнул больше воздуха, и душа «на крыльях» чужой воли-энергии вылетела из тела, вознеслась птицей в небо и пробила некий тугой барьер призрачной темноты, одновременно представлявший собой сеточку «лунного» света.
Первое, что он ощутил, истаяв дымком «духа» и просочившись в пси-сферу «родича», было ощущение распада на атомы.
В прежние времена, когда он пытался выйти в Первомир, ощущения были другими: не успевал он осознать свой выход в голове Первопрохора, как его тут же разворачивало и вышвыривало обратно, в родное тело и даже дальше – в голову Прохора-третьего, который каждый раз пугался вторжения «духа» и бежал к врачам. После четвёртой попытки Прохор перестал долбать своей эфемерной «плотью» стену между мирами – Первым и родным – вторым, убедившись в несостоятельности своих попыток.
Одиннадцатый Прохор, который тоже неоднократно пробовал пробить барьер меж мирами, стартуя в Первомир из головы «родича», заговорил пафосными терминами славянской традиции: Первомир, по словам академика Дмитрия Дмитриевича, являлся самой Правью, которая и диктовала божественные этические законы проявленному Мирозданию – Яви, то есть остальным мирам Числовселенной, начиная со второго. Мир Нуля при этом был Навью – потенцией Всего, что могло родиться через Правь. Однако эти объяснения не объясняли главного – Почему Правь не принимала гостей из Яви. И Прохор-второй перестал искать причину явления.
Но всё это случалось раньше.
На этот раз его мыслеволевой посыл, поддержанный энергетическим всплеском меркабы, преодолел мембрану числоперехода между вторым и Первомиром, и Прохор впервые оказался в реальности, созданной Творцом Всего Сущего, Создателем Числовселенной.
Ощущение распада на атомы прошло через пару мгновений, затем его «собрали», и Прохор стал видеть мир, в котором оказался, глазами «первородича» – Прохора-первого.