– Ты что мыться не идешь? – Он посмотрел на явно заинтересованного парнишку.
– Пока вы там трепались, – Жак вместе с наблюдением за обстановкой настраивал инструмент, вот и сейчас прислушался к одной из верхних струн, – я успел за домом сполоснуться. А где Хорса?
– Дрыхнет. Надо сказать хозяину, пускай посматривают. Он здоровый, как медведь, нет никого желания тащить его оттуда.
– А, ясно…
Брусок равномерно вжикал по лезвию. Струны побрякивали. Каждый делал свое дело.
– Освальд?
– Что, Жак?
– Ты не пользуешься луком или арбалетом? Всегда только на расстоянии клинка?
Охотник пожал плечами, придирчиво посмотрев на украшенную чеканным узором дагу.
– Да нет, отчего же… Есть лук, он с вещами наверху. Арбалет был, надо бы новый завести. Тот мне нравился, надежный и удобный, бил далеко.
– А все эти новомодные штуковины, самопалы? Не пользуешься?
– Ненадежно… – охотник добрался до меча. Длинное и узкое, чуть граненое лезвие с тихим шипением выползло из ножен, перехваченных медными полосами. – Точности практически никакой, дальности тоже, тяжело таскать и целиться. Для строя оно было бы ничего, так мне и не в строю драться приходится. И дорого выходит, порох на вес золота. У кого в войсках есть роты самопальщиков? У Безанта, Нортумбера, в Тотемонде… все, пожалуй. Да и технологии никакой пока, так, баловство одно. Порох сыреет, фитили тоже. Слышал, что двараги на островах уже давно пытаются сделать что-то массовое на замену. Результата пока нет.
Музыкант понимающе кивнул и вернулся к инструменту. Протер деревянные части ветошью, смоченной в гвоздичном масле. То и другое музыкант выпросил у здешней поварихи. Освальд потрогал пальцем кончики лепестков метательных звезд, повернулся к нему.
– Жак…
– Что, Освальд?
– Ты откуда, говоришь, родом?
– Из Лиможана. Это недалеко от Бретоньера, южнее. Когда-то, давно, Лиможан даже входил в его земли, был ленным графством. Так что мы с Хорсой почти земляки.
– Ясно. Дай-ка свой меч, заточу получше. А ты в своем архиве что-нибудь читал про венец Парамонды?
Жак молчал. Очень задумчиво и красноречиво молчал, явно вызывая на откровенность. Освальд перестал вжикать, вопросительно посмотрел на него:
– Так читал или нет?
– Да, читал. Это очень важная часть в жизни королевства, сейчас мало кто там понимает, насколько она важна. Легенда всегда превращается в сказку, когда долго не востребована. А легенда о венце Парамонды занимает много места в исследованиях того времени. Просто все, связанное с магией, очень долго замалчивалось. Возможно, все изменится.
– А если потомки этой королевы поймут, что венец действительно может играть какую-то роль в судьбе королевства?
– Самое главное, чтобы кто-нибудь другой не понял это раньше. Не то такие дела могут начаться… – Жак нахмурился. Неожиданно тяжело и мрачно, что так не подходило к его открытому и доброму лицу. Охотник усмехнулся краешком рта:
– Ты очень интересный человек, музыкант. Извини за не совсем уместное любопытство, но… Мне кажется, что ты что-то скрываешь. Ладно, не вскидывайся, это твое личное дело. Я отдыхать пойду, спокойной ночи. И не забудь, напомни хозяину про нашего лучника.
Освальд собрал оружие, завернув в куртку. Пошел по лестнице наверх, в комнату, которую ему отвел Годзерек. Находилась она в конце коридора. Рядом с тремя такими же. Самое главное, что в ней было окно, это преимущество. В случае чего всегда можно прыгнуть вниз. Если другого выхода не будет.
На столе стояла свеча в медном тяжелом шандале. Новая, без потеков воска. Но для того, чтобы она давала свет, ее следовало зажечь. Он этого не делал. А свеча горела. Свет пробивался в щель под дверью. Раздумывать Освальд не стал.
Одним движением вытащил шпагу, более подходящую для тесноты помещения, чем меч, и скинул на пол все остальное, ненужное и мешающее бою в тесноте. Другим – пинком открыл дверь и влетел в комнату, прижимаясь к полу и молниеносно поворачиваясь, таким образом не позволяя противнику напасть неожиданно. Но в комнате было пусто, только на кровати испуганно вскрикнули.
Давешняя смуглянка сидела, забившись в угол и закутавшись в одеяло. Расширенные от испуга глаза еще подозрительно поблескивали, а сама она уже начала смеяться.
– Ты всегда так заходишь?
– Нет, только когда не предупреждают о позднем визите… – Он положил шпагу на пол, рядом с кроватью, и вышел в коридор за остальным снаряжением. Вернувшись, запер дверь и, сев на кровать, начал стаскивать ботинки. Поставил у края кровати и не спешил тушить свечу. Девчушка перестала кутаться в одеяло.
Лениво красуясь точеным телом, потянулась. Закинула руки за голову, задорно качнув упругой, торчащей вверх грудью. Ребра четко проступили под тонкой натянувшейся кожей, тени от свечи заметались по упругому животу, мягко втянутому для пущей красоты. Освальд улыбнулся, глядя в ее весело блестящие глаза, качнул головой и начал снимать одежду. Девчонка надула полные вишневые губы:
– Я тебе не нравлюсь? Ты не обращаешь на меня никого внимания…
– Ты думаешь, должен был накинуться на тебя сразу? А твой хозяин вообще-то знает, что ты здесь? Ничего мне завтра не скажет?
Смуглянка улыбнулась, блеснув в полутьме почти ровной полоской зубов. Верхние передние чуть выдавались, делали похожей на белку. Такую очень аппетитную, темную, вкусно пахнущую женщиной белку. Освальд вспомнил ее имя, Вилька, подумал, что очень ей подходит. Одеяло спустилось еще ниже, оголив самый низ живота, странно гладкий для женщины с такими темными волосами. Внизу волос было мало, а те, что стали заметны в свете свечи, казались светлыми. За исключением совсем темной широкой полоски в центре.
– Эрнст знает, я сказала ему. Ты не думаешь, что я обычная дорожная…
Охотник подвинулся ближе, провел пальцами по внутренней стороне бедра, поднял руку выше. Девушка вздрогнула, закусив губу, вздохнула, порывисто и ожидающе.
– Не думаю. Какая мне разница.
– Ты мне просто понравился, а завтра, завтра вы идете в лес. Вот я и подумала… А-а-х.
– Кончай ты думать. Давай я лучше свечку потушу…
За окном расходился утренний туман и голосили петухи. Рыжий нахал, живущий на заднем дворе трактира, прокричал два раза, когда Освальд проснулся. Осторожно снял с себя маленькую ладошку, лежавшую на его груди. Стараясь не разбудить, встал и начал собираться.
Поверх льняной рубахи надел купленный по случаю жилет из плотной кожи. Из плотного мешка, в котором хранил небольшое имущество, достал кольчугу. Встряхнул, позволив себе лишний раз полюбоваться на матовые, черные кольца, тесно сплетенные одно к одному. Натянув через голову, расправил и закрепил ремнем. Поверх, подумав, надел куртку, плотно зашнуровал манжеты и высокое горло. Умирать он не собирался, на дворе хмурилось, а мочить кольчугу не хотелось. Ржу выводить куда сложнее, чем смыть пот.