Затылком на подголовнике, с закрытыми глазами, Ольга расслабленно отдавалась во власть рук мастерицы парикмахерского искусства. Вот одно из преимуществ богатства: не надо готовить дома вонючие растворы, не надо тщательно разделять волосы на пробор и промазывать их кусочком поролона, рискуя оставить сзади непрокрашенные места. Надо просто прийти в определенное время раз в неделю в отличный салон, где к твоим услугам замечательные специалисты. Здесь знают, как обращаться с волосами, чтобы после окраски они напоминали на ощупь не сухое сено, а китайский шелк. А тактильные ощущения – это очень важно. Ведь мужчин неизменно привлекает возможность зарыться лицом в этот пышный золотой живой плащ волос. Они буквально шалеют от этого. Что ж, пожалуйста. Это входит в прейскурант маленьких радостей, которые Ольга может дать – в обмен на кое-что другое.
На расслабленном лице Ольги забрезжила усмешка: она живо представила этого папика из агентства «Глория», который со времени смерти ее мужа скачет вокруг нее козлом. Вот ведь чудак, не будем уж говорить, на какую букву! Вообразил, будто вдовушка от него без ума. Неотразимый ты наш! Посмотрел бы на себя в зеркало, чудила! Ольга в последнее время считала, что Кирилл, с которым у нее была разница в одиннадцать лет, староват для нее; а уж этот, из «Глории», заметно старше Легейдо. И что-то в его облике подсказывало, что не так давно он перенес серьезную болезнь. Может быть, травму, душевную или телесную… какая разница, и то и другое – болезнь, и все! А Ольга терпеть не может болезни. И больных. Когда Кириллу, который в общем и целом отличался крепким здоровьем, случалось подхватить сезонное ОРЗ, Ольга не суетилась вокруг с шерстяными пледами и малиновыми отварами, как поступили бы на ее месте девять жен из десяти, а, наоборот, старалась пореже к нему приближаться, аргументируя это тем, что у Кирилла простуда скоро пройдет, а если он за это время заразит ее, от этого никому пользы не будет… Ну и, спрашивается, при такой неприязни к нездоровью и далеко не юному возрасту как она должна относиться к этому Александру Борисовичу? Который при первой же встрече попросил называть его Сашей. Осчастливил, нечего сказать. Все-таки у мужчин критичность к себе снижена по сравнению с женщинами. Старух, которые вешаются на шею стройным мускулистым жиголо, значительно меньше, чем папиков, которые не стесняются появляться в людных местах под руку с юницами, только-только вылупившимися из подростковой щенячьей голенастости… Что касается этого Саши, контраст между ним и Ольгой не настолько велик, но тем не менее ей это неприятно.
«Неприятно? – одернула она себя. – Терпи! Ты прекрасно знала, что не всегда жизнь будет подносить тебе пирожные на блюдечке. Нельзя иметь все блага сразу. Всегда надо рассчитывать, от чего можно отказаться, чтобы что-то получить…»
Ольга дернулась. Навернувшаяся было на ее губы улыбка сменилась гримасой.
– Я вам сделала больно? – виновато спросила парикмахерша.
– Нет-нет, что вы… так, пустяки, – ответила Ольга. Вопреки словам, в голосе ее звенела капризная нотка, демонстрирующая, что этому нежному созданию все-таки больно, просто оно не любит жаловаться. Неизвестно, что подумала парикмахерша о своей богатой клиентке, но вслух она примирительно сказала:
– Уже все. Теперь нужно подождать полчаса, пока состав подействует.
Из кресла Ольга пересела на удобный диван, обитый синей кожей – почти как у нее дома. Рядом – стеклянный столик, заваленный рекламой и красочными журналами. Ольга выдернула из середины стопки один журнал, посвященный отчего-то архитектуре, и принялась его добросовестно листать, но мысли мало соприкасались с фантастическими видами Москвы, какой, если верить молодым архитекторам, столица станет к 2020 году.
Нет, на самом деле умелые пальцы мастерицы парикмахерского дела не дернули ни один из драгоценных Ольгиных волосков. Боль причиняла мысль о выборе… о том, что в жизни, чтобы что-то получить, приходится от чего-то отказываться. И это правильно… Если бы только с момента, когда выбор сделан, не менялся больше ни твой внутренний мир, ни мир вокруг! В противном случае со временем ты можешь крепко пожалеть о том давнем выборе. И даже если ты уверена, что была тогда права, все равно чего-то жалко. Хотя, как будто бы, о чем жалеть? Она ведь сама предпочла Кирилла, правда? И все было бы проще, не будь того мальчика…
Тот мальчик – давно уже не мальчик; но она прекрасно помнила его мальчиком – с тех далеких дней, когда пятилетнюю Оленьку впервые привели в детский сад. Вообще-то Оленька росла абсолютно несадовским, домашним ребенком: за ней по очереди смотрели две бабушки, души не чаявшие в семейном сокровище. И только когда одна бабушка внезапно умерла, а вторая должна была уехать в Челябинск, чтобы ухаживать за безнадежно больной престарелой сестрой, Оленьке пришлось волей-неволей приобщиться к коллективу. А коллектив ее пугал. Ей до сих пор в кошмарах снится, как она стоит, в своем карамельно-желтом платьице и с желтым бантиком в волосах, посреди чужой комнаты, заставленной тоскливой низенькой мебелью и заваленной грязными обслюнявленными игрушками, – и на нее смотрят. Они. Дети. Оленьке редко приходилось иметь дело с детьми, она предпочитала взрослое общество. Взрослые восхищались ее красотой и умением читать наизусть стихи – и никогда не дразнились и не отнимали ее кукол. Дети всегда несли угрозу. Вот и сейчас в их молчаливом любопытстве чудилось что-то пугающее. Оленька ждала: что произойдет?
И произошло! Пока все дети пялились на новенькую, как на диковинную зверушку в зоопарке, от их толпы отделился один мальчик. Мелкий, но решительный, с упорным взглядом карих глаз. Подойдя вплотную к пришелице, он протянул ручонку и цепко дернул желтый бант. Вместе с несколькими волосками бант остался у него. А Оленька от обиды, боли и недоумения ударилась в слезы…
После этого – пошло-поехало. Мелкий Жора стал настоящим детсадовским… да нет, скорее, де Садовским наваждением бедной Оленьки! Самое обидное, что в детсадике ей скоро понравилось, у нее появилось много подруг, воспитательницы считали красивую, послушную и умненькую девочку звездой старшей группы… Вот только Жора не давал покоя. Постоянно к ней лез. Отбирал одни игрушки, приносил другие. Втягивал в какие-то дикие, им самим придуманные игры. Сочинял про нее стихи, похожие на дразнилки. За обедом пытался кормить ее с ложечки. Оленька жаловалась на Жору воспитательницам, но что могли с ним поделать воспитательницы? Разве что поставить в угол… Из углов Жора со времени появления Оленьки буквально не выходил. Воспитательницы, исчерпав воспитательные методы воздействия, сообщили о поведении Жоры его родителям. Патриархальные родители отшлепали его прямо в детском саду. После чего Жора стал преследовать Оленьку еще и во дворе – выяснилось, что, к несчастью, они живут в соседних домах.
«Что я ему сделала?» – ломала голову Оленька…
– Ты меня сразила, – годы спустя объяснял ей почти взрослый Жора. – Ты стала самым большим потрясением моей детской жизни… И всей моей жизни в целом. Я не мог поверить, что на свете может существовать такое чудо, как ты!
– Да-а? А я, представь, не могла поверить, что на свете может существовать такое чудовище, как ты! – Ольга передернула своими хрупкими белыми плечами. – И ты еще хочешь, чтобы я тебя полюбила? После всех твоих издевательств?