Турецкий резко поднялся. Лина тревожно посмотрела на него, положила свои пальцы на его напряженную ладонь, упертую в столешницу.
— Саша, не надо… Это ведь жена твоя, я правильно поняла?
— Правильно, — зло выдохнул он. — Ну, тетка!
— Да что ты, Саш, — вступился за «невесту» Сергей Иванович. — Она-то при чем?
— Притом, Сережа, все притом, — покачав головой, ответил, как бы подводя итог, Турецкий. — Не зря еще с утра привязалось… — Он как-то по-собачьи тоскливо посмотрел на Лину: — Обложили… обложили…
— Не надо, Саша, — спокойно сказала Лина и поднялась. — Я пойду, поздно уже.
Подошла Валентина Денисовна. Тревожно улыбнулась — одними губами, а глаза остались настороженными. В таких случаях говорят: чует кошка, чье мясо съела.
— Да что ж вы так? Капитолина Сергеевна, а чайку еще?
— Спасибо, все было прекрасно. Мне действительно пора, а вы ложитесь-ка отдыхать. И про лекарства не забывайте. И постарайтесь не волноваться, поменьше эмоций… Давление у вас сегодня нормальное, утром обязательно померяйте. Ну?..
— Я провожу, не торопись. Мы еще о многом не договорили, — мрачно глядя в стол, сказал Турецкий.
— Разве? — удивилась Лина. — И о чем же?
— Об одном бомже по имени… Как его зовут, тетка, — он испытующе посмотрел на Валентину Денисовну, и та смутилась, спрятала глаза. — Ах, ну да, откуда ж тебе знать. Володей его зовут, Капитолина Сергеевна, по кличке Полковник. Которого я хочу вернуть в нормальную жизнь и обязательно это сделаю. Потому что иногда жизнь одного человека значит больше, чем все ваши «концы света», вместе взятые. Я себе, видите ли, — он обвел присутствующих почти бешеными глазами, — обещал. И терпеть не могу, когда в мою жизнь лезут без спросу! Даже совсем близкие мне люди.
— Бог с тобой, да ты что, Сашенька, — как будто испугалась тетка. — Да разве я себе позволю? Постой, а может, ты подумал чего? Так я клянусь!..
— А вот этого я б на твоем месте не делал. И потом, я разве тебе чего сказал? — Турецкий быстро взял себя в руки. — Это я вообще, так сказать, на будущее. Чтоб меньше вопросов ненужных возникало… Ладно, ничего не поделаешь. Раз пригласила, сама и встречай. А я? Вот сейчас провожу Лину Сергевну, а потом подумаю над собственной жизнью. Вы тут особо не ждите, ложитесь спать. Я и на веранде устроиться могу, а то и к Антону в его гостиницу заглянуть. Мы ведь толком так и не переговорили, чего ж откладывать, верно? Потом может времени не хватить… Вы не против Лина, чтоб я проводил вас?
— Конечно, Саша, но…
— А давайте без «но», ни к чему, честное слово… Ну, все? Да, а тебе, Валенька моя дорогая, я вот что скажу: мой маршрут, в который я вышел из дома, еще далеко не закончен. И когда я достигну конечной точки, или пункта, чтобы прийти к окончательному решению, пока сам не знаю. Поэтому постарайтесь тут без воплей и трагедий, осточертело! Ну, пошли? — он повернулся к Лине.
Но Валентина Денисовна опередила ее ответ:
— Ты, конечно, как хочешь, но я прямо скажу, не дело замыслил, Сашка, не дело.
— Вот интересно! — Александр укоризненно покачал головой. — Откуда ты знаешь, что я замыслил? Я разве делился своими планами? И вообще, тетка моя дорогая, чего вы все меня учите жить? Я разве мальчик? Я сам думать разучился? В чем дело? Не понимаю.
— Если позволите постороннему, — со смешком встрял Сергей Иванович, — я бы сказал вот что. Саня, я хоть вроде только подполковник, но в море ходил, знаю. Ни один бунт на корабле за всю историю мореплавания не достигал успеха. В конечном счете. А если протест выглядит как бунт — хана дело. Это к слову. Но если по правде, то решай свои проблемы, конечно, сам. Вот встретитесь и — решите. Чтоб всем плохо не было. Потому как чтоб сразу всем хорошо сделалось, так этого я тоже что-то в жизни не видывал. Ты извини, если не то…
— То, Сереж, именно то. Спасибо. Все, сняли вопрос. У всех завтра много дел, отдыхайте. Спокойной ночи. А я сегодня фактически не пил, поэтому могу себе позволить поехать на машине. Лина, за мной! Ну и жизнь, едрена палка!
И он громко засмеялся, демонстрируя свою неуязвимость и независимость, если кто-то хотел бы думать иначе. Вот так!..
Лина казалась обиженной, и Александр, поднявшись на горку, остановил машину. Опустил стекло, чтоб обдувало ветерком с моря.
— Ну, ругай же, чего молчишь?
— Нет охоты, — стараясь быть спокойной, сказала она.
— Вот этого я и боялся…
— Не поняла?
— А чего тут не понимать? Женщина хочет совершить подвиг. Не терпится ей «починить» чужие отношения, о существе которых она и понятия не имеет.
— Зачем же обижать? Вот так, как ты любишь повторять, то есть походя.
— Прости, пожалуйста… Можно я к тебе поеду?
Она тихо засмеялась. И на его вопросительный взгляд так же тихо ответила:
— Не поверишь, а я хотела только что тебе именно это и предложить. Чтоб ты успокоился, согрелся душой. И чтоб мы смогли проститься добрыми друзьями. Мне тебя будет очень не хватать, Саша. Я это знаю… Ну, не томись больше и меня не томи, поехали, — закончила она решительно.
А минут через десять молчаливой езды сказала:
— Ты мне дай телефон того твоего московского профессора Зильбера. Позвони ему и предупреди, чтоб не получилось неудобно. А Володю твоего я постараюсь к нам в стационар устроить на недельку — для полного обследования. Важно, чтоб он сам не возражал. Но тут уж я на тебя рассчитываю.
— Как славно… Вот видишь, мы опережаем друг друга… на один вопрос… А я хотел сейчас тебя попросить об этом. Думал даже, когда закончим дело с вашими энергетиками, пойти к мэру, поговорить на эту тему. Умница… — он резко остановил машину прямо посреди проезжей части, бросил руль и повернулся к Лине: — Иди ко мне! Я не знаю, что со мной происходит, Лина…
— А я, кажется, знаю, — ответила она, придвигаясь к нему и обхватывая его голову руками. — Я знаю… Слишком долгое прощание. Давай-ка, любимый мой, гони, а то наша ночь скоро кончится…
И он помчался, чтобы догнать уходящее время…
Антон с Милой медленно шли по кромке прибоя. Море было спокойным. Даже слишком спокойным, умиротворенным, засыпающим. Он придерживал девушку за плечи, чуть прижимая к себе. Потом наклонился, опустил руку в воду и засмеялся:
— Верно говорят, что оно похоже на парное молоко. Смешно, девочка, я никогда в жизни, даже напиваясь вусмерть в своей деревне, не пробовал парного молока, но теперь, кажется, знаю, какое оно на ощупь. И, наверное, чуть солоноватое, да?
— Нет, оно сладкое. Я на нем выросла… Будем купаться?
— С удовольствием. А ты как себя чувствуешь? Этот пиратский ром опасен. Пьешь — не чувствуешь, а ноги вдруг отказываются слушаться. Ты уже пришла в себя?
— Конечно! Давно, ты что… Я совсем трезвая…