— Но, строго говоря, Николай не был вашим племянником? — заметил Турецкий.
— Не будем говорить строго, — возразил Голицын. — Мы все — большая дружная семья. Ксюша — невеста Николая, очень хорошая девушка. Когда Николай сказал, что хочет взять ее с собой на уикенд, я охотно согласился.
Ксения устремила на говорящего странный взгляд — словно испугалась, что Голицын ляпнет что-то лишнее. Но бизнесмен держался в рамках этикета. Ему нравилось находиться в центре внимания.
— Ксения живет в Краснодаре, работает в инвестиционной компании. Финансами не занимается, она психолог в коллективе. Специализация… напомни, пожалуйста, Ксюша.
— Конфликтология, — вздохнула девушка, — поддерживаю парниковую температуру в дендрарии…
— Ты хотела сказать, в серпентарии, — поправил Голицын. — Держись, Ксюша…
— Спасибо, Игорь Максимович, я держусь, — прошептала девушка.
— Пэрмэтэ муа де ме прэзэнтэ… — блеснул отрывочными познаниями французского бизнесмен, — а проще говоря, позвольте представить вам — Робер Буи и его дражайшая половина Николь. Мои давнишние друзья и деловые партнеры. Вернее, партнер — Робер, — Голицын сдержанно улыбнулся. — Мой друг — мон ами. Даже правильнее сказать: мон майер ами — мой лучший друг. А Николь хозяйничает в лавке по продаже финтифлюшек на Елисейских Полях. Очень продвинутая личность. Актриса, музыкант, художница, домохозяйка…
— О, да-да, — картаво забормотала француженка. — Актрис, мюзисьен, пэнтр, мэнажэр… Финти… Как ты сказал, Игор? — женщина вскинула стреловидные ресницы. — Флюшки? Это что такое?
— Это то, что ты продаешь, Николь. Очень полезные и незаменимые в хозяйстве предметы. Цепочки, искусственные кактусы, резиновые крокодилы, пуговицы с мундиров наполеоновских солдат, каменные фаллосы, сработанные ремесленниками времен династии Цин… — он виновато покосился на закрывшую глаза Ольгу Андреевну. — С Робером нас связывает долгое и плодотворное сотрудничество в сфере бизнеса.
— О, это есть действительно так, — важно выпятив губы, сообщил француз. — Игорь помог с инвестициями мне, я помог Игорю.
— И мы весьма довольны друг другом, — резюмировал Голицын. — И просто невозможно обойти стороной нашего любимого друга господина Феликса Печорина. — Голицын оборотил свой взор к толстяку, который развалился на кушетке и перебирал пухлыми пальцами пуговицы на едва сходящейся на животе жилетке. — Человек, которого невозможно не любить.
«Мне не нравится в нем лишь три вещи, — подумал Турецкий, — подбородок».
— Мне кажется, я вас где-то видел, — пробормотал Турецкий, — вы не выступали на последней ассамблее ООН?
— Не зовут, — развел руками толстяк.
— Феликс Печорин — известный в столице и за ее пределами писатель-беллетрист, — продолжал подбрасывать информацию Голицын, — автор модных детективов о похождениях гениального сыщика Михаила Вагнера и его шустрого помощника журналиста Пичугина. Тонкий психологический сюжет, непременно несколько перестрелок, пара драк — и в качестве обязательного условия совершенно непредсказуемая развязка. В прошлом году суммарный тираж книг моего старинного школьного приятеля превысил тиражи знаменитых Пушкова и Донец-Поляковской. Вы могли его видеть, например, на встречах, которые Феликс регулярно проводит со своими восторженными читателями, или на канале «Культура», куда его не так давно приглашали на творческий диспут и который закончился, к сожалению, скандалом. Но это нормально — критики по отношению к Феликсу занимают однозначно… неоднозначную позицию.
— И это совершенно естественно, — украдкой подмигнул толстяк. — Джонатан Свифт еще подметил: критика — налог, который великий человек платит публике.
— Вспомнил, где вас видел, — сообразил Турецкий, — на рекламном плакате в газетном киоске, где я ежедневно покупаю свежую прессу. Внешность киоскерши интереса не представляет, вот и приходится глазеть по сторонам, пока она считает мелочь.
— Пусть так, чем никак, — добродушно прогудел Феликс. Он не собирался обижаться — вероятно, человек, и в самом деле, коммуникабельный.
— Феликс Печорин — творческий псевдоним, — подала голос Ксения. — Настоящая фамилия нашего литератора — Ряхин. Алексей Ряхин. Разумеется, невероятно сложно добиться с такой фамилией популярности…
— Фу, ну, зачем, милочка? — поморщился писатель. — Право слово, такие подробности никого из присутствующих не интересуют.
— Интересует то, что наш писатель в процессе творчества не всегда высасывает сюжеты из пальца. Он часто контактирует с представителями правоохранительных органов, частных сыскных структур и, чего уж греха таить, представителями, хм, неформальных организаций. А так как занимается своим ремеслом он уже много лет, то, покопавшись в памяти, вспомнил некогда популярного в Москве следователя прокуратуры Турецкого, на счету которого было не меньше сотни успешно раскрытых дел.
— Популярность — явление временное, — пробормотал Турецкий.
— Ах, как вы правы, — патетично возвестил литератор. — Иллюзий не питаю, пройдет еще год, другой, третий — и, увы, вся эта, с позволения сказать, литература станет никому не нужна. Такая же фигня приключилась и с вами. Хм, сферы приложения наших усилий, конечно, несколько разные…
— Я, кажется, догадался, — усмехнулся Турецкий. — Вы пришли к досадному мнению, что, будучи специалистом по раскрытию преступлений, Турецкий не мог пойти на ничем не обоснованное убийство незнакомого человека. Тем более в состоянии, весьма приближенном к коме. Поздравляю, господа, вы на верном пути.
— Господин Манцевич, немного знакомый с криминалистическими процедурами, уверяет, что смерть наступила в промежутке от часа до двух ночи, — сказал Голицын. — Разумеется, никто не собирается вас обвинять. Опустим пока вопрос, как вы попали на яхту. Будем считать, что дело житейское. Оказались в каюте и сразу уснули.
«Интересно, как Манцевич определил время смерти? — недоуменно подумал Турецкий. — Приложил руку ко лбу покойника?»
— Представляю вам господина Манцевича Альберта Яковлевича, — объявил Голицын, — мой секретарь, помощник, консультант по особого рода вопросам.
«И заплечных дел мастер», — мысленно закончил Турецкий.
Не нуждающийся в представлении Манцевич воздержался от учтивого кивка, но от язвительной ухмылки воздержаться не смог.
— Кстати, у меня имеется пара слов к господину Манцевичу, — встрепенулся Турецкий. — Я прощаю вам, Альберт Яковлевич, ранее случившееся рукоприкладство, но если вы попробуете еще разок распустить руки, мне придется ответить, и вам, ей-богу, не понравится. Так что держите свои позывы при себе, договорились? И мне абсолютно безразлично, что подумаете об этом вы и ваш шеф.
Физиономия Манцевича местами порозовела. Голицын сделал предупреждающий жест.
— Не ссорьтесь, дети. Александр Борисович, возможно, прав — нужно уважительно относиться друг к другу. Представляю вам Герду — м-м… работницу нашего дома. Она любезно согласилась прокатиться с нами из Москвы до Сочи.