Скорцени не ожидал такого предложения, поэтому на несколько мгновений замер. Все присутствующие — кто так же растерянно, а кто сочувственно, а то и со злорадством — следили за обер-диверсантом рейха.
— Всего лишь хочу заметить, — довольно быстро овладел своими чувствами и мыслями Скорцени, — что в числе курсантов этой группы будут и люди, которые сумеют пресекать любую утечку информации и любые попытки германских или зарубежных ученых и журналистов подобраться к тайнам Рейх-Атлантиды. [84] Это будут интеллектуалы, получившие прекрасное воспитание и обладающие аристократичными манерами; в прекрасно сшитых черных вечерних костюмах…
— Так-так, — подался к нему Гитлер. Сейчас он напоминал школьного учителя, который неожиданно для себя обнаружил в доселе неприметном ученике зародыши истинного таланта.
— Поначалу они станут запускать дезинформацию, затем попытаются усмирить слишком любопытных с помощью увещеваний и угроз, а когда все прочие методы будут исчерпаны, жесточайшим образом устранят этих любопытствующих вместе с их архивами.
— Если ваши люди в черном решат, что в определенных ситуациях следует нарушать установленный порядок и сразу же прибегать к «последней стадии внушения», — это им простится. — Фюрер не удержался, приблизился к Скорцени и пристально взглянул ему в глаза. — Вы понимаете, о чем я?
— Мои «люди в черном» будут приучены к тому, чтобы в ответственный момент принимать решения самостоятельно, — спокойно выдержал обер-диверсант рейха холодный и в то же время, гипнотизирующий взгляд фюрера, — что в условиях Рейх-Атлантиды представляется крайне важным.
— Как и на завершающей стадии войны — здесь, в условиях рейха, — уточнил фюрер.
— Они составят корпус наземной Черной гвардии Рейх-Атлантиды, оставаясь при этом ее агентами, рейдерами, диверсантами, разведчиками и контрразведчиками и, когда это будет необходимо, исполнителями приговоров, вынесенных Верховным судом Рейх-Атлантиды тем лицам, которые, находясь здесь, на поверхности, решатся проявлять враждебность по отношению к гражданам Рейх-Атлантиды и ее идеям.
— Вот видите, Скорцени, как важно, чтобы такие люди появились у нас как можно скорее.
— И они появятся. Мы создадим в нашей Рейх-Атлантиде Черную гвардию фюрера.
— Если бы я в этом усомнился, — вновь просветлело лицо Гитлера, который смотрел сейчас на Скорцени с почти отцовской нежностью и восхищением, — я бы нашел себе другого личного агента по особым поручениям. Садитесь, штурмбаннфюрер.
— Благодарю за понимание и поддержку, мой фюрер.
Февраль 1939 года. Перу.
Вилла «Андское Гнездовье» в окрестностях Анданачи.
Со второго этажа доктор Кодар спустился с закатом солнца, получив приглашение сеньоры Оливейры отужинать вместе с ней и доктором Микейросом. Она пригласила также и госпожу Менц, но та решительно отказалась.
Собиратель Священных Плит заметил гостя еще на лестнице. Он только что заходил к Оранди, интересовался, как тот себя чувствует, и остался доволен тем, что его добровольное заточение скитальца, как Микейрос называл его про себя, пока что не угнетает. Вот только от ужина он тоже решительно отказался.
— Благодарен вам, доктор, за приют, — хриплым мужественным голосом проговорил Кодар, — и за возможность чудесно отдохнуть.
— Думаю, вечер тоже пройдет для вас не хуже, — вежливо ответил хозяин, и, войдя вместе с ним в гостиную, предложил одно из кресел. — Если вам действительно понравилась моя горная обитель, можете оставаться, сколько позволяет ваше время.
При этом хозяин «Андского Гнездовья» успел заметить, что лицо гостя кажется еще более уставшим, чем тогда, когда он поднимался в отведенную ему комнату. Сейчас у Кодара был вид человека, не знавшего сна, по крайней мере, трое-четверо суток. И Микейрос не был уверен, что он не уснет прямо за столом, с ножом и вилкой в руках. А ведь одно это уже должно было показаться подозрительным, даже столь не склонному к подозрительности человеку, как он.
— Обитель понравилась, однако оставаться еще на сутки я уже вряд ли смогу.
— Выглядите вы не лучшим образом. Поспать не удалось? Очевидно, какое-то время мешал ливень? — осторожно поинтересовался он. — Лично я в ливень уснуть не в состоянии.
— У меня — наоборот, — неохотно возразил Кодар. — Во время дождя мне всегда хорошо спится. Правда, гром несколько раз заставлял просыпаться, но это не в счет. И потом, впереди ведь целая ночь. К тому же — ночь в горах.
— Да, ночь в горах… — мечтательно согласился Микейрос, понимая, что каждый из них вкладывает в эти слова только ему понятный смысл.
Доктору было за сорок. Во всяком случае, об этом свидетельствовали седоватые, гладко зачесанные волосы и короткая, тоже с легкой проседью, шкиперская бородка. Но она же оставалась и единственным признаком зрелости доктора, потому что тело его — мощное, мускулистое, как у хорошо тренированного борца, могло принадлежать и человеку не старше тридцати, и даже юноше. Тем более, что лицо его лишь едва-едва покрылось первыми, почти незаметными морщинками.
— Простите, сеньор Микейрос, что задаю подобный вопрос, — вежливо, почти вкрадчиво заговорил Кодар, дождавшись, пока Оливейра поставит на стол перед ним тарелки с жареной рыбой и рисовым гарниром и выйдет. — Эта сеньора — действительно ваша супруга?
«Ну вот, оказывается, и этому тоже кое-что известно, — усмехнулся про себя Микейрос. — Как и Оранди».
— Большей частью она живет в моем городском доме. Но и там, и здесь исполняет обязанности личного секретаря.
— Секретаря — я верно понял?
— Не пытайтесь казаться бестактным. Иногда она еще и выступает соавтором моих работ. Кстати, по образованию она историк. Кроме того, по собственной инициативе она взяла на себя обязанности горничной и кухарки, однако пошла на этот шаг только потому, что не желает, чтобы в доме находилась еще хотя бы одна женщина…
Услыхав это, Кодар понимающе кивнул, и на лице его вырисовалось нечто похожее на улыбку.
— Не скрою, что как женщина она достаточно привлекательна, — доктор Микейрос сказал эти слова исключительно из самолюбия. Он еще помнил свой разговор с Оранди, который не очень-то радовал его своим присутствием. — К тому же, она была матерью моей дочери. Хотя законной женой так и не стала. Не пытайтесь выяснить, почему. Этого-то я и сам не знаю.
Из вежливости Кодар никак не отреагировал на объяснение хозяина, и несколько минут они просидели молча. Хозяйка поставила перед мужчинами по чашечке кофе, поинтересовалась, не требуется ли еще чего-нибудь и, слегка прикоснувшись к плечу Микейроса, — Кодар уже обратил внимание, что таким образом она прикасалась к нему при малейшей возможности, — вышла.