— Извините, рейхсмаршал, я не имел права сообщать об этом, — вежливо склонил голову Виттельсбах, снимая неловкость ситуации. И только его извинение как-то сразу же умерило пыл Геринга.
— Вы же понимаете, что мы потеряли массу времени, — набыченно покачал он головой, выказывая этим свое крайнее разочарование и сожаление, — которое я вполне мог использовать для переговоров с американским генералом Эйзенхауэром и английским командованием — с целью спасения рейха.
Генерал едва заметно ухмыльнулся: своей напыщенностью речи, амбициозным видом и странноватой мимикой Геринг очень напоминал ему сейчас незабвенного дуче Бенито Муссолини в те первые часы, когда его — уже лишенного всякой власти и только чудом спасенного от казни — личный агент фюрера Скорцени доставил в Берлин.
«Вот из кого, — подумалось ему, — получился бы новый нацистский диктатор Германии, достойный преемник идей традиций фюрера и дуче!» — У вас появится возможность вступить в эти переговоры уже сегодня, — несколько запоздало напомнил ему генерал-майор Коллер. — Причем вместе с гросс-адмиралом Деницем, которого перед смертью фюрер назначил своим официальным преемником.
— Так все же Деница, а не Бормана?! — возрадовался рейхс-маршал.
— Именно так. Фюрер, как всегда, оказался мудрым.
— Это же хорошо! С Деницем — при всей сумбурности его характера — найти общий язык мы сумеем. Это не Борман. Уловив, что генерал ни словом не обмолвился ни о его несправедливом аресте, ни о мужественном освобождении, расчувствованный Геринг тоже сделал вид, что ничего такого, чтобы унизило его рейхсмаршальское достоинство, не произошло. Обойдя строй, он пожал руки почти всем, кто в нем стоял, в том числе и эсэсманам из тюремной охраны, а затем, вернувшись к стоявшим во главе строя офицерам, объявил всем благодарность за верную службу фюреру и рейху.
— Но особую благодарность я хочу выразить коменданту этого замка, в котором я нашел приют, оберштурмфюреру СС Отто Виттельсбаху. Кстати, пользуясь случаем, сообщаю, что обер-штурмфюрер является членом той самой императорской династии Виттельсбахов, которая дала нам кайзера Вильгельма II и многих других прусских и всегерманских правителей.
Строй бойцов растерянно промолчал: эти люди все еще не осознавали, что фюрера уже нет и что гитлеризм, при котором всякое упоминание об императорской династии чуть ли не приравнивав лось к измене фюреру, уходит в небытие. Впрочем, Геринг был слишком увлечен осознанием собственной свободы, чтобы обращать внимание на такие мелкие конфузы.
— В Берхтесгадене пока еще нет американцев? — поинтересовался он у генерала.
— Уверен, что еще нет.
— Тогда чего мы тянем? Отправляемся в Берхтесгаден.
— А что прикажете делать нам? — растерянно и почти оскорбленно спросил майор Хартманн, который удостоен был только сухого пожатия руки Геринга, наравне с тюремщиками. А ведь таким образом сбывались его самые худшие подозрения о грядущей неблагодарности Геринга.
— Вы, майор, отправляетесь вместе с нами в Берхтесгаден, — ответил вместо Геринга генерал Коллер. — Остальные могут решать: то ли возвращаться с нами в город, то ли на время рассеяться по горным селам, чтобы переждать там первую волну оккупантов или погибнуть в боях с ними.
— Но возможен и третий вариант: все желающие могут влиться в гарнизон нашего замка, — объявил оберштурмфюрер Виттельсбах.
И уже через несколько минут спецотряд генерала Коллера, в самом деле распался. Около двух десятков солдат, в основном из тех, кто не принадлежал к люфтваффе, а пристал к майору Хартманну по пути в Берхтесгаден, осталось в замке, еще столько же решило уйти в Баварские Альпы, кое-кто даже с надеждой на то, что удастся пересечь швейцарскую границу.
И все же около пятидесяти людей, в основном вооруженных автоматами офицеров и унтер-офицеров военно-воздушных сил, составили личную охрану рейхсмаршала, с которой уже через час тот прибыл в прифронтовой Берхтесгаден [99] . В эти минуты Геринг казался себе триумфатором, въезжающим в столицу сотворенной им империи после решающей битвы, в которой все пророчили ему не только поражение, но и гибель.
Конец апреля — начало мая 1945 года. Германия.
Земля Шлезвиг-Гольштейн.
Ставка гросс-адмирала Деница в морской школе в Мюрвике, вблизи Фленсбурга.
Когда комендант морской школы сообщил адъютанту Деница капитан-лейтенанту Наубе, что гросс-адмирала срочно просят зайти в радиорубку, тот был несказанно удивлен.
— А вы ничего не путаете, обер-лейтенант? Если бы нас кто-либо и пытался разыскивать, то радировал бы в Плен [100] , избранный гросс-адмиралом в качестве своей временной ставки.
— Именно там радисты ставки фюрера и искали вас. Но в Плене им подсказали, что вы здесь. Не исключено, что теперь этот Богом забытый Плен может стать и временной столицей Германии.
— То есть? — не понял Фридрих Наубе. Они с гросс-адмиралом и несколькими штабистами кригсмарине прибыли сюда только два часа назад, причем в дороге трижды попадали под налеты англо-американской авиации, и теперь оба мечтали только об одном — хотя бы часик подремать. Чем, собственно, и занят был теперь главком кригсмарине.
— Простите, капитан-лейтенант, это всего лишь мои предположения, — тотчас же стушевался комендант. — Но гросс-адмирала действительно срочно просят выйти на связь с рейхсканцелярией.
Школа располагалась в крепком старинном особняке, обнесенном высокой, почти крепостной оградой, с мощными подземельями и столь же мощной радиостанцией. Почти все курсанты и преподаватели школы пополнили ряды расквартированного под Фленсбургом полка морской пехоты или команды кораблей, а оставшаяся в школе рота охраны должна была теперь следить за поддержанием порядка и усиливать личную охрану гросс-адмирала.
Укутавшись в шинель, Дениц сидел в кресле начальника школы, отправленного во Фленсбург вместе с частью своих воспитанников, но не спал, а устало, с неуемной тоской в глазах смотрел в окно, за которым зеленела часть кроны старинного с трудом пробудившегося этой, очевидно, последней в своей жизни весной. Возможно, в эти минуты смертельно уставший от войны и командных забот гросс-адмирал и сам чувствовал себя таким же теряющим интерес к своему бытию дубом.