— Вы очень точно определили, обергруппенфюрер, — заметил рейхефюрер, — именно так: спасательная бригада. Мы давно должны были подумать о ее создании.
— Если бы не опасались обвинения в пораженческих настроениях.
— Не забудьте и обо мне, — вполголоса напомнил о себе штандартенфюрер Зиверс, явно обиженный тем, как неуважительно отнеслось столь высокое собрание к его просьбе и предложению.
— Вы невнимательны, Зиверс, я ведь сказал, что речь идет о спецбригаде спасателей, а не белохалатниках из «Аненэрбе», — не собирался щадить его Кальтенбруннер.
Апрель 1945 года, Германия.
Берлин. Рейхсканцелярия. Бункер фюрера.
…И вновь Борман ворвался в кабинет фюрера без доклада дежурного адъютанта, не испросив разрешения и не извиняясь за вторжение. Гитлер еще несколько дней назад обратил внимание на эту странность поведения своего личного секретаря и заместителя по партии, но и на сей раз стоически промолчал.
— Мой фюрер, я возмущен до глубины души!
— Вы почему-то постоянно возмущены, — мстительно заметил фюрер. — И всякий раз — до глубины своей души.
— Простите, мой фюрер, если что не так, но… Согласитесь: то, что еще вчера Геринг пытался скрывать, теперь стало явным!
— Это вы о Геринге? — меланхолично проговорил фюрер, не поднимая головы и не отрывая взгляда от какой-то точки на фронтовой карте. Он теперь часами мог просиживать вот так — ссутулившись, буквально съежившись в своем глубоком кожаном кресле, зажав дрожащие руки между конвульсивно вздрагивающими коленями.
— Конечно, о нем!
— Значит, опять о нашем бедном Геринге, — притворно вздохнул фюрер. — Что он натворил на сей раз?
— Предал.
— Опять предал?! Лично вас, Борман?
— Всех нас, мои фюрер! И мне сейчас не до иронии.
— Мне, как видите, тоже, — постучал Гитлер указательным пальцем по карте, — И у меня складывается впечатление, что предал не только Геринг, предали многие другие.
— Вполне допускаю, — обсекураженно согласился заместитель фюрера по делам партии. Ом не ожидал такой реакции Гитлера, Слишком уж неосторожно фюрер сбил тот накал страсти, с которым он ворвался в кабинет.
— Очень многие предали меня, мой непредаваемый рейхслейтер Борман, — окончательно перехватил инициативу Гитлер. Иначе моя штабная карта не выглядела бы сейчас убийственно трагической, Кстати, где он, наш рейхсмаршал Геринг, находится сейчас?
— В Берхтесгадене. У себя на вилле, Хотя и попытался, для видимости, создать в этом городке некое подобие штаба люфтваффе.
— В Берхтесгадене… — мечтательно произнес Гитлер название городка, который теперь казался ему оазисом мира и спокойствия, вот только находился где-то за пределами того реального мира, в котором пребывал сейчас он сам. — Весна, Альпы, с зелеными склонами и заснеженными вершинами… Хорошо там сейчас, — и выдержав паузу, сухо напомнил Борману — Герман эвакуировался туда вместе со штабом военно-воздушных сил только после того, как получил мое личное разрешение. — И вновь развернулся лицом к своей безнадежно трагической карте.
Фюрер знал о той паталогической неприязни, которую Борман питал к рейхсмаршалу, но теперь когда все, кто только мог предать его уже предали, он не желал терять в своем окружении ни Геринга, ни Бормана. Уже хотя бы потому что эти люди оставались и последними символами его угасающей власти, и ее реальными орудиями.
— Не возражаю, мой фюрер он получил разрешение на эвакуацию в Берхтесгаден.
Но теперь ясно, что Геринг только потому и стремился в этот город, что рядом находится ставка фюрера.
Его действия очевидны: наш маршал ведет себя так, будто вместе ним в Берхтесгаден передислоцировалась и столица рейха. Прочитайте, что он здесь пишет!
— Чем вы там потрясаете, Борман? — по-старчески проворчал Гитлер. Он терпеть не мог, когда его отрывали от мысленных блужданий по линиям фронта. Только во время этих романтическо-бредовых фантазий он все еще чувствовал себя полководцем, главой державы, фюрером.
— Доказательством того, что Геринг пытается говорить с вами языком наглых ультиматумов.
— Допустим, не он один…
— …А еще — доказательством того, что он предпринял еще одну предательскую попытку подло захватить власть над Германией в свои руки. По существу, уже захватил, а после этого выдвинул вам, как верховному правителю рейха, и всем нам, свой гнусный ультиматум, который даже не достоин того, чтобы его читать.
Ключевым раздражителем в этой его тираде было слово «ультиматум». Борман знал, как фюрер опасается всего, что скрывается за этим понятием. Лишь заметив, каким гневным взглядом прошелся по нему вождь, Борман решился ступить еще два шага и положить перед ним телеграмму Геринга.
Гитлер прочел ее несколько раз, повертел бумажку в руках и снова принялся читать.
— Он призывает меня прибыть в Берхтесгаден, — пожал плечами фюрер и, не поднимая головы, снизу вверх, чуть вывернув лицо, по-волчьи взглянул на Бормана. — А если убедится, что я уже не в состоянии управлять страной, то будет действовать, исходя из моего указа. Я все верно понял?
— Текстуально — да, — это свое «текстуально — да» Борман заготовил заранее, чтобы натолкнуть Гитлера на мысль, взглянуть на все написанное Герингом как на некую иносказательность.
— Что вас, в таком случае, раздражает, Борман?
— Разве это не понятно?
— Почему вас вечно что-то раздражает в действиях всех тех людей, которые все еще пытаются оставаться преданными мне? — выразительно чеканя каждый слог, спросил Гитлер.
— Вы не так поняли, мой фюрер.
— Я все правильно понял.
— Не меня, а Геринга, — попытался было уточнить рейхслейтер.
— И Геринга — тоже, — обронил фюрер и, не дожидаясь ответной реакции Бормана, вышел из кабинета, чуть не оттолкнув при этом рейхслейтера от двери.
Совершенно обескураженный таким поворотом событий рейхслейтер подался вслед за ним, жалея при этом, что решился войти к Гитлеру один, а не с более гибким и изворотливым в подобных ситуациях Геббельсом.
Тем временем Гитлер решительно преодолел небольшую приемную и столь же целеустремленно вошел в более или менее просторный штабной отсек, где обычно проводили свое рабочее время Кейтель, Йодль, несколько других генералов и высших офицеров штаба Верховного главнокомандования и куда все чаще заглядывал теперь мэр-гаулейтер Берлина доктор Геббельс.
Правда, Кейтель и Йодль уже покинули не только бункер, но и Берлин и пребывали сейчас где-то на севере Германии, держась поближе к гросс-адмиралу Деницу с его флотом и частям морской пехоты. Однако этим предательством фюрер уже переболел.
Борман ожидал, что фюрер сразу же примется излагать текст телеграммы Герингу, однако фюрер с этим не спешил, чем привел его в еще большее смятение. Рейхслейтер и личный секретарь фюрера видел, что его покровитель умышленно уходит от серьезного разговора по поводу действий Геринга.