– Живы? – первым опомнился лейтенант, когда пыль и гарь немного развеялись.

– Во спасение души, командир. Мария, ты где?

– Вроде легче… – тихо ответила медсестра. И только теперь Громов понял, что она пряталась чуть дальше от них, в небольшой нише. – …дышать легче. Может, это кажется?

– Сейчас посмотрим, – поднялся Громов. Но как только тронулся с места, сразу ощутил боль в икре левой ноги. «Неужели осколок?! – почти с ужасом подумал он. – Когда ж он успел, сволочь? Да нет, – успокоил себя, – не должен был. Царапина, обычная царапина. Порода здесь на редкость мягкая, не то что в районе дота. Это нас и спасло: осколки почти не рикошетили».

– Погоди, комендант, свечу зажгу.

Однако ждать Громов не мог. Скользя по каменной крошке, он на ощупь пробирался к новому пролому, на который его выводила струя все того же сыроватого, отдающего прелостью, воздуха. Вот и стена. Споткнувшись о камень, лейтенант буквально упал на нее, но успел ухватиться руками за рваные края пролома. И раны-ссадины на пальцах не в счет. Лихорадочно ощупал проход. Узкий, слишком узкий! Вряд ли в него можно будет протиснуться, но все же…

– Что там? – возник у него за плечом Крамарчук.

– Не пройдем. Но дальше вроде посвободнее. А вообще-то нам «везет»: из одного склепа в другой.

– Давай попробую, – взволнованно зашептал на ухо сержант. – Авось проползу. По-змеиному.

– Неплохо бы…

Однако после третьей попытки прорваться через пролом сержант зло выругался и осел у ног лейтенанта.

– Еще бы одну гранату. А лучше бы – лом. Ведь слой-то небольшой: взломать его – и прорвемся. Но лом остался где-то там, позади. Искать надо.

– Может, мне попробовать? – Громов даже не заметил, когда Мария успела подойти к ним.

– Не торопись. Еще неизвестно, что там, за проломом.

– Неизвестно? Значит, нужно узнать, – лейтенанта Мария буквально оттолкнула, Крамарчуку приказала не путаться под ногами и начала осторожно ощупывать пролом.

Мужчины напряженно молчали, ожидая ее решения. Она была потоньше их обоих и, конечно, могла бы разведать, что скрывается за этой стеной спасения.

– Ну что? – не выдержал наконец Крамарчук. Молчание Марии казалось ему пыткой. – Рискнешь?

– Можно попытаться. Только жаль, одежду изорву.

– Ага, на танцы не попадешь. Не в чем будет. Пробуй, красавица, пробуй, платье мы тебе потом подберем.

«Автомат… Где автомат? Нужно попытаться короткими очередями сбить эти выступы», – лихорадочно соображал Громов, понимая, что даже если Мария пройдет через пролом, это проблемы не решает. Они-то останутся по эту сторону. Ну, а думать о том, что, этот пролом ведет в еще одно небольшое намертво закрытое подземелье, что это пролом в никуда, ему просто не хотелось.

– Что там у тебя? Чего застряла? – доносились до него вместе со струей живительного воздуха хриплые слова Крамарчука. – Ага, бедра, говоришь?! Кто ж виноват, что ты такая бедрастая? У меня такая же… была, – с грустью добавил он. – Кормил, кормил, а она только в бедрах и раздавалась.

«Вот трепач!» – с горькой досадой подумал Громов, не терпевший никаких сальностей. Но понимал: для перевоспитания единственного оставшегося в живых, да еще и спасшего тебя солдата этот каменный мешок – место не самое подходящее.

Автомат он нащупал именно в ту минуту, когда услышал радостный крик Марии: «Все! Я здесь!» Уже теряя сознание, он, оказывается, умудрился положить оружие в нишу. Жаль только, что куда-то исчез фонарик.

– Что там, Мария? – спросил он. – Свет видишь?

– Да, что-то такое… Вроде бы сереет… Только далековато отсюда.

– Сможешь пройти туда?

– Скользко здесь. Где-то недалеко родник. Ручеек струится.

«Ничего она там одна не разведает! – понял Андрей. – Слишком много эмоций».

– Крамарчук, нужно вернуться в дот. Найти еще гранаты. Отыскать лом. И прихватить оружие.

– То есть как это – в дот? – растерянно переспросил сержант. – Что, одному вернуться, что ли?

– А нас здесь целый взвод?

– Так что, одному, что ли? – встревоженно переспросил сержант. И только теперь Громов понял, что дело не в лени. Просто Крамарчуку страшновато возвращаться в дот, где в каждом отсеке трупы, кровь… И где все еще можно задохнуться. – Все-таки нас трое… Может, потом, а?

– Ладно, прекратить, – хладнокровно прервал его лейтенант. Даже сейчас он старался ничем не выдавать своего раздражения. – Мария, где ты?

– Здесь я! – по тому, что голос ее прозвучал словно из колодца, Громов понял: подземелье уводит вниз. Значит, все же не вверх, как он ожидал, а вниз. И отошла она уже довольно далеко. Это насторожило Андрея. Однако назад пути нет.

– Стань за ближайший выступ. Порода мягкая, попробую расширить пролом очередями из автомата.

– Я уже за поворотом!

– Все время кричи! Не умолкай. Мы должны знать, где ты и что с тобой. В сторону, сержант. Кстати, приказ вернуться в дот ты обязан был выполнить, не задавая лишних вопросов, немедленно.

– Да я что? Только вместе бы…

Громов еще раз внимательно ощупал пролом и, вставляя в него автомат, начал короткими очередями крошить каменные выступы.

Несколько каменных брызг посекли руку, которой он держал рожок с патронами шмайсера, и, перезаряжая автомат, Громов почувствовал, что она кровоточит. Но, только выстреляв почти весь второй магазин, приказал: «Крамарчук, проверь!» – и, усевшись под стенкой, достал из кармана пакет. Раны, очевидно, были пустяковые. Но зато каждую минуту напоминала о себе нога. И он никак не мог понять: остановилось там кровотечение или все еще продолжается. Не хватало только, чтобы, сидя здесь, он истек кровью.

– Наверно, хватит, лейтенант. Теперь я проползу. Жаль, что нет приклада.

Крамарчук уже был по ту сторону пролома, когда откуда-то издали снова донесся крик Марии:

– Свет, Андрей! Свет!

– Не может быть, – проворчал Громов. – Не может быть, чтобы из этой каменной могилы существовал какой-либо выход.

– Почему не может? – возмутился сержант. – Мария видит свет.

– А потому, что не может быть, чтобы мы вот так, просто, вырвались из этого подземного ада, сержант! – отрубил Громов, с большим трудом протискивая плечи в пролом. – Где Мария? Крамарчук, быстро к ней! Разведай выход! Вдруг там всего-навсего щель.

20

– Ну-ка, Гордаш, позвольте полюбоваться вашим произведением, – Штубер взял из рук ефрейтора, который сопровождал заключенного, деревянную статуэтку, внимательно осмотрел ее со всех сторон, поставил перед собой на стол. – Работа пока не завершена, я верно понял?

– Какое вам дело до нее? – мрачно басил Гордаш. Огромный, неуклюжий в своей широкой гимнастерке без ремня и порванных галифе, облепленных комьями глины и стеблями сена, он был похож на человека, который только что выбрался из тайного укрытия, где провел по меньшей мере полгода.