— Слушай, ты, русский, — на ломаном русском обратился он к «рабу-скульптору». — Ты что, действительно когда-то занимался скульптурой? Или это твоя первая работа? Отвечай, когда тебя спрашивает офицер!
— Первая, — ответил тот, не отрываясь от работы.
— Почему же ты взялся за нее?
— Потому что распятие это вытесал мой дед. Еще в молодости. И тоже ничего больше не вытесывал: ни до Иисуса, ни после него.
— Что, так было на самом деле? Это распятие — работа твоего деда?
— Чья же еще? Кто в этих краях был мастеровитее?
— Тогда это многое проясняет. Но знаешь ли ты, что тебя ждет, когда кончишь эту работу?
— Не мешал бы ты… — сурово ответил пленный, поиграв на весу топором. — Видишь же: под петлей сижу. А когда человек уже под петлей, а в руке у него топор…
— И все-таки не советовал бы тебе спешить, — сказал Беркут, чуть пригасив голос. — У тебя в запасе еще десять дней. За десять дней многое может случиться. Разве ты не понял, что тебе «наобещал» тот эсэсовец?
— Мне на израненного Христа смотреть больно. Дед его из дуба вытесал, думал, будет вечным. А теперь что ж? Негоже распятому Христу без тернового венца быть, негоже…
Беркут еще раз осмотрелся вокруг. На небольшой площади возле виселицы — двое часовых. Чуть поодаль — забредший сюда полицейский патруль: стоят, любуются виселицей и на пленного поглядывают… В ста метрах — забор лагеря и пулеметчик на вышке. Но главная трудность не в этом. Как убедить пленного, что ты свой, если он и головы не поднимает?
— Ну что ж, солдат, — сказал он на прощанье, — у каждого свой крест и своя Голгофа. А люди, готовые распять нас, всегда найдутся.
Открыв глаза, Беркут увидел перед собой Отшельника. Тот стоял, опершись на ствол немецкого ручного пулемета, рядом с прикладом которого чернела колодка с лентой. Какое-то время капитан смотрел на него, не понимая, что произошло. Не похоже было, чтобы Отшельник угрожал, однако мрачная фигура его как бы нависла над Андреем, а потому в самом очертании ее чудилось нечто мистически грозное и непонятное.
— Что случилось? — негромко, но строго спросил Андрей. Он заснул, сидя на камне, привалившись спиной к скале, и теперь не мог понять, что сейчас: вечер, ночь, утро? Ни солнца, ни луны. Перед ним — каменистая гряда, все пространство справа от него — в фиолетовой дымке. — Я спрашиваю: что случилось? Почему вы здесь? Где часовой?
— За камнями твой часовой, капитан, там, где ты его поставил, — негромко ответил Отшельник. — Да не пугайся: ни тебя, ни солдатиков твоих не трону. Забыл сказать: сегодня я побывал в селе, в Горелом. Туда набилось около батальона немцев. Один мужик поведал мне, что с ними машина — из тех, которые радиостанции вынюхивают. Видеть я ее не видел, но этот мужик немного смыслит в радио. Не думаю, чтобы он ошибался.
— Решил попугать нас? Авось уберемся? — Беркут поднялся, поежился, не столько от холода, сколько от сырости, и взглянул на вход в пещеру. Колодный и Мазовецкий спали. Часового не слышно.
«При такой охране в одну чудную ночь нас здесь просто-напросто вырежут, — мысленно вспылил Беркут. — Сонных. Как когда-то афганские повстанцы вырезали английский экспедиционный корпус».
— Мое дело предупредить. Если уж немчура подтянула такую машину, то рацию вашу она обязательно вынюхает. Вот и подумай: может, сегодня утром твоему радисту не стоит садиться за свою «пипикалку»? И еще… Ты предупредил десантников, что я тоже бытую здесь?
— Не успел. Уснул, как видишь… размышляя над нашим с тобой разговором.
— Предупреди. А то придется снять кого-то из них. Он ведь сдуру и пальнуть может. Пулемет этот возьми себе. У меня в закутке «дегтярь» сохранился, при двух дисках.
— Подожди, — остановил его Беркут, видя, что, прислонив пулемет к камню, Отшельник повернулся, чтобы уйти. — Давай поговорим. Как твоя фамилия? Звание?
— Это еще зачем? Я тебе больше не солдат. И чинов у меня нет. Ты меня уже как-нибудь прозвал, про себя?
— Прозвал, конечно. «Отшельником». Как тебя еще назовешь?
— Я думал, «монахом». Или «странником», «дезертиром»… Но если «отшельником» решил, — так и называй. Только звания у меня больше нет. Я — не солдат. Сам себя демобилизовал.
Беркут недовольно покряхтел, однако промолчал. «Сам себя демобилизовал!» Он вспомнил, как в 41‑м, когда ему впервые попался на глаза такой вот «самодемобилизованный», сразу же схватился за пистолет, и лишь деликатное вмешательство Крамарчука спасло «самодемобилизованного» от его пули. К счастью, спасло. Потом этот красноармеец, по фамилии Готванюк, стал хорошим бойцом его группы — «группы Беркута». И погиб по-солдатски, в бою.
С тех пор перед Беркутом прошли сотни людей, которым казалось, что эту страшную войну можно просто-напросто пересидеть. Но только казалось. Вряд ли хотя бы одному из них это удастся. Однако за пистолет он никогда больше не хватался.
— Пулемет добыл только сегодня?
— Что? — вздрогнул Отшельник. — Пулемет? Добывать в селе? Чтобы из-за этой железки фашисты потом все село в яму закровавили? Это только вы, горе-вояки, можете так воевать. Лишь бы трупов побольше.
— Мог бы ответить и короче, — вплотную подступил к нему Беркут. — Например, что этот пулемет был спрятан у тебя внизу, в тайнике. И ты прихватил его, чтобы подарить нам. — Капитан вызывающе смерил его взглядом и, перехватив пулемет за ствол, прислонил к камню.
— Может, и подарю, если ты мне понравишься, капитан.
— А что касается того, что ты уже не солдат, то, насколько я помню, приказа о демобилизации всех оказавшихся в окружении не было. Я уже говорил тебе: в отряд наш ты можешь не идти, насильно не загоняю. Но помни: по существу, мы — подразделение армии. И в этом твой шанс. Ибо может случиться так, что все вокруг будут радоваться освобождению, а тебе придется предстать перед военно-полевым судом. Вместе с кучкой каких-нибудь вонючих полицаев. Если тебя это устраивает, можешь и дальше покрываться плесенью в своей пещере.
— Товарищ капитан, — вдруг послышался из-за гряды негромкий оклик Копаня. — С кем это вы?
— С тем, кого вы, часовой Копань, прозевали. Не отвлекайтесь, несите службу.
— Как это «прозевал»? — изумленно переспросил Копань. — Никого здесь не было. Я бы слышал. — Он хотел молвить еще что-то, однако, увидев перед собой незнакомого громилу, покаянно охнул и окончательно стушевался. — Но если вы так приказываете, товарищ капитан, то есть не отвлекаться!..
— Слушай, Отшельник, по ту сторону гряды, за твоей пещерой, кажется, существует удобный спуск? Не скрывай, сейчас это очень важно.
— Спуститься вообще-то можно, — нехотя ответил монах, слегка помедлив.
— Даже с рацией?
— А что ей будет? Нормальный спуск. Только с небольшим секретом. И потому снизу, из леса, найти дорогу сюда трудно.