Однако уходить все же не торопился. Дот ему явно понравился.

Громов отдал Крамарчуку приказ на огонь и связался с Шелуденко. Объяснив ситуацию, он сказал, что видит выход в тех же действиях, которые только что предлагал Рашковскому и Пикову. Правда, о том, что Рашковский возражает, не сообщил.

— Возможно, сотню бойцов нам еще подбросят, — неуверенно проговорил майор, выслушав его. — Сейчас буду говорить с начальством. Но потери большие. Там, в долине, все еще идет бой. Нескольким небольшим группам гитлеровцев уже удалось вырваться из кольца. И думаю, что еще сутки приказа на полный отвод войск с района Подольска не последует. Ну а потом… Потом останемся одни.

— Вы ранены, товарищ майор? — встревожился Громов, услышав, как Шелуденко тяжело дышит в трубку.

— Да вроде обошлось. Только что из боя. Собрал всех, кого мог, заткнул дыру до подхода роты, не дал вырваться очередной группе немцев. Но шестерых из своего гарнизона потерял. Вот такие дела. Что там у тебя в доте?

— Во время контратаки двое убитых, один ранен.

— Это еще по-божески. Передай Рашковскому, пусть занимает свободные окопы батальона. Остаткам гореловской роты тоже слиться с батальоном.

— Просьба, товарищ майор: здесь у меня находится командир батальона, капитан Пиков. Передайте приказ старшему лейтенанту Рашковскому через него.

— Уже поцапались? — проворчал Шелуденко. — Нашли время! Хотя Рашковский — еще тот фрукт, тут я с тобой согласен. Хорошо, давай своего спасителя-капитана, красавцы-кавалергарды.

19

— Пробиться, старший сержант, во что бы то ни стало — пробиться! — резко выкрикивал майор, нервно поглядывая на остатки — человек тридцать — своего батальона. Люди эти, мертвецки уставшие, лежали вповалку на пологом склоне придорожного оврага, не реагируя ни на доносившуюся из города канонаду, ни на гул фронтового шоссе.

— Не пробьемся. Окружили они дот, — ответил кто-то из бойцов. Причем говорил он это, уткнувшись лицом в траву и разбросав руки. Словно уже сейчас, все еще не убитый, готов был предаваться могильной земле. — Перебьют-перестреляют нас, как осенних перепелов. Зазря перестреляют, на взлете.

— Да немцев там пока еще немного, — убеждал его и всех остальных бойцов майор. — Только те, что закрепились после десанта. А дот все еще сражается. Поэтому ваша задача: подсобить, оттеснить гитлеровцев от входа.

— Как же, оттеснишь их, пахать — не перепахать, — мрачно комментировал этот приказ все тот же боец, отрываясь от земли и вставая на ноги. Это был приземистый старший сержант, с обожженной, очевидно, еще до войны, страшно изуродованной правой щекой.

— …Оттеснить, — повторил комбат, не обращая на него внимания, — и дать гарнизону возможность выйти. Если он, конечно, пожелает. Если имеется такой приказ: оставить дот.

— Как же выйдешь оттуда, пахать — не перепахать.

— Словом, приказ вам ясен. Оттесните их, свяжитесь с гарнизоном и дайте ему шанс. Затем догоняйте батальон. Заночуем в пяти километрах отсюда. Деревня Сауличи.

— Если ее еще немецкие асы не сожгли, — не унимался старший сержант, и Гордаш удивлялся многотерпению майора, который до сих пор не прекратил пререкания. Но очевидно майор понимал, что посылает старшину и его людей на верную гибель, не оставляя им никаких шансов ни пробиться к доту, ни уцелеть в этом бою.

— Повторяю: пункт сбора — деревня Сауличи. Догнать и найти нас. Вы поняли меня, старший сержант?

— Как же, догонишь вас потом! Да и что от нас останется после этой бойни? Может, в деревне немцы в баньке парятся.

— Ничего, война сведет, — с суровой загадочностью ответствовал майор, отводя в сторону взгляд. — Рассудит и сведет, старший сержант Резнюк. А доту надо помочь.

— Как же, очень мы ему поможем, — все еще исключительно из вредности проворчал Резнюк.

И в группе его было тогда всего восемь бойцов. А Орест Гордаш сидел на камне, у подножия каменного креста, невесть когда и по какому случаю поставленному здесь, и задумчиво осматривал большую деревянную плиту, которая как бы служила ему основанием. Вся она была испещрена старательно вырезанными фигурками ангелов, окружающих лик Богоматери, — хоть сейчас припади и благоговейно целуй.

Гордаш уже знал, что такое догонять и искать своих. В его солдатской книжке лежало врученное ему каким-то подполковником из штаба дивизии предписание, в котором говорилось, что боец Гордаш, как имеющий специальность художника, направляется в топографический взвод.

— Это что еще за взвод? — попытался было уточнить Гордаш, ибо впервые слышал о существовании такого, оставшегося от мирной армейской жизни, взвода.

— Там объяснят, — отрубил подполковник. — Кру-гом! Стой! А ты почему не наголо?

— Не успел.

— Не успел. Так постарайся успеть. Нечего вшей в войсках разводить. Студент, что ли?

— В духовной семинарии учился.

— Где?! — удивленно воскликнул подполковник, очевидно никогда не видевший перед собой живого семинариста. — Где-где?! В семинарии?! А что, разве на этих, с кадилами, у нас все еще учат?

— Не всех же обучать убийству. Кому-то же надо и убиенных отпевать.

— Брось.

— Надо, на том свете спросится.

— Да не об этом я. Что ты мне тут панихиду разводишь? Вас же вроде всех… как контру?..

— Не успели, видать… всех, — смерил его насмешливым взглядом Орест, впервые пожалев, что ушел из семинарии.

— Действительно, не успели, — ничуть не смутился подполковник. — И в этом вопросе — тоже недоработка.

На той окраинной улице, куда послал его подполковник, ни загадочного топографического взвода, ни вообще нужного ему батальона уже не было. Случайно встретившийся старик припомнил, что в школе действительно крутились какие-то солдатики с ящиками и треногами, но час назад они ушли.

А на территории воинской части, куда ему посоветовал заглянуть старик, уже шел бой. Вражеский танк расстреливал последних засевших в казарме красноармейцев, стоя прямо посреди плаца. Гордаш видел это из плохо открытого окопа, в котором спешно занимали оборону оставшиеся безлошадными кавалеристы. Откуда взялись три прорвавшихся в эту часть города без поддержки пехоты немецких танка, этого они объяснить не могли. Один рыжеусый казак даже предположил, что их спустили с самолетов, на парашютах. «Энти швабы и не такое придумать могут, — объяснил он свою догадку. — По империалистицкой знаю».

Поняв, что отыскать исчезнувший в водовороте войны топографический взвод ему не суждено, Гордаш незаметно выполз из окопа и, пятясь, на четвереньках, начал отходить к леску как раз в то время, когда стоявший на плацу танк начал разворачивать ствол своего башенного орудия в сторону «кавалерийского окопа». Подхватившись, Орест огромными прыжками помчался к лесу, и осколки первого снаряда, который танкисты выпустили по окопу, иссекли ствол огромного дуба, за которым Гордаш упал.