Примерно минуту продолжалось молчание, затем Пул сказал:
— Едет по шоссе на юг. Мисс Дженнаро!
— Да, Пул.
— Наши друзья все на месте?
— Все до единого.
— Включайте приемники и оставляйте занятую позицию. Подберете Бруссарда — и поезжайте на юг.
— Уже выполняем. Детектив Бруссард!
— Направляюсь на запад по Брод-стрит, — ответил он.
Я запустил мотор и дал задний ход.
— Встретимся на углу Брод и Бэттеримач.
— Поняла вас.
Пока я выезжал со стоянки, Энджи на заднем сиденье включила переносной приемник и настроила громкость так, что из пустой квартиры Маллена до нас доносилось тихое шипение. Я проехал через стоянку под Девоншир-плейс, повернул налево на Водную, миновал площади Почтовую и Свободы и тут увидел Бруссарда, который стоял перед гастрономическим магазином, прислонившись к фонарному столбу.
Едва он сел в машину, из уоки-токи послышался голос Пула:
— Съезжает с шоссе в Дорчестере у торгового центра «Саус-Бей».
— Снова в родной квартал, — сказал Бруссард. — Вы, ребята, никак без него не можете.
— Нас туда как магнитом тянет, — заверил я.
— Нет, забудьте, — сказал Пул. — Он поворачивает налево на Бостон-стрит, направляется к Саус.
— Не очень притягательный магнит, однако, — сказал я.
Через десять минут мы проехали мимо пустого «тауруса» Пула на Гэвин-стрит в районе Старая Колония в Южном Бостоне, и я остановил машину в полуквартале выше по склону холма. Судя по последнему сообщению, Пул шел пешком за Малленом в направлении Старой Колонии. До следующей связи ничего иного не оставалось, как сидеть, ждать и смотреть на окружавшие нас дома.
Недурной вид на самом деле. Чистые, обсаженные деревьями улицы плавно поворачивают за краснокирпичные здания со свежевыкрашенными белым деталями отделки. Почти повсюду под окнами первых этажей лежат небольшие прямоугольные лужайки, окруженные живыми изгородями. Заборчики вокруг них прямые, крепкие и без ржавчины. Старая Колония — один из самых эстетически приятных районов из тех, что могут встретиться по всей стране.
Здесь, однако, довольно остро стоит вопрос с героином. И вопрос с подростковыми самоубийствами, который, вероятно, является следствием предыдущего. А тот, в свою очередь, вытекает из того факта, что, даже если вы растете в самом приятном районе на свете, это всего лишь район, а вы всего лишь в нем растете, а героин хоть и невесть что, а все же поинтересней, чем смотреть всю жизнь на одни и те же стены, кирпичи и заборчики.
— Я тут вырос, — сказал Бруссард с заднего сиденья. Он посмотрел в окно, будто ожидая, что окружающие дома от его взгляда станут вдруг больше или меньше.
— С такой-то фамилией? — сказала Энджи. — Вы, наверное, шутите.
Он улыбнулся и пожал плечами.
— Отец был из Нового Орлеана. Или «Ноленса», как он его называл. Служил моряком в торговом флоте. У него там случилась небольшая неприятность, поэтому стал работать в доках Чарлстауна, а потом в Саус. — Бруссард, глядя на кирпичные здания, склонил голову набок. — Мы поселились здесь. Каждого третьего ребенка звали Фрэнки О’Брайан, а прочие были Сэлливаны, Шеи, Кэрролы или Коннелли. И если мальчика звали не Фрэнк, значит, Майк, или Шон, или Пэт. — Он поднял брови и посмотрел на меня.
Я поднял руки ладонями вверх:
— О-ля-ля.
— Так что с именем Реми Бруссард… да, я бы сказал, мне пришлось нелегко, но от этого я только закалился. — Он широко улыбнулся и, глядя в окно, тихонько присвистнул: — Господи, вот вам и возвращение на родину!
— А вы больше здесь не живете? — спросила Энджи.
Он покачал головой:
— Не живу. С тех пор как отец умер.
— Скучаете по Саус?
Он поджал губы и взглянул на детей, с криком бежавших по тротуару и без видимой причины кидавших друг в друга, как мы не сразу поняли, крышечками от бутылок.
— Да нет. Нет. Всегда чувствовал себя в городе заблудившимся деревенским пареньком. Даже в Новом Орлеане. — Он пожал плечами. — Я деревья люблю.
Бруссард повернул колесико настройки частоты на своем уоки-токи и поднес его ко рту.
— Детектив Паскуале, это Бруссард. Прием.
Паскуале работал в отделе по борьбе с преступлениями против детей, и в его обязанности входило наблюдать за тем, не явится ли кто-нибудь в тюрьму Конкорд навестить Сыра.
— Паскуале слушает.
— Есть что-нибудь?
— Ничего. После вашего вчерашнего прихода, ребята, никаких посетителей.
— Телефонных звонков не было?
— Ответ отрицательный. Оламон потерял право пользоваться телефоном с тех пор, как в прошлом месяце нарушил правила поведения во дворе.
— Ясно. Конец связи с Бруссардом. — Он бросил уоки-токи на сиденье и вдруг поднял голову и посмотрел на машину, ехавшую к нам по улице.
— Что это у нас тут?
Дымно-серый «лексус Эр-Экс 300» с именем владельца — Фаро — на номерном знаке проехал мимо нас, метров через двадцать сделал полный разворот и стал у обочины, загородив въезд в переулок. Это был спортивный внедорожник за пятьдесят тысяч долларов, предназначенный для джунглей, для сафари, которые время от времени проходят по нашим местам, и каждый его дюйм сверкал так, будто его отполировали шелковыми подушечками. Машина нисколько не уступала «эскортам», «гольфам» и «геосам», стоявшим вдоль обочины, и «бьюику» начала восьмидесятых годов с зеленым мешком для мусора, прикрепленным клейкой лентой к разбитому заднему стеклу.
— «Лексус Эр-Экс триста», — звучным басом телеведущего возвестил Бруссард, — безупречный комфорт для наркодилера, которого не могут остановить ни метели, ни бездорожье. — Он наклонился, опираясь руками на сиденье между нами, и посмотрел в зеркало заднего вида. — Дамы и господа, познакомьтесь с Фараоном Гутиерресом, Верховным лордом города Лоуэлла.
Из «лексуса» вышел худощавый латиноамериканской наружности мужчина. Он был в черных полотняных брюках, лаймово-зеленой рубашке, застегнутой на шее черной заколкой, и в черном шелковом фраке с фалдами до колен.
— Ничего себе франт! — обалдело ахнула Энджи.
— И в самом деле, — сказал Бруссард. — Это еще скромный наряд. Видели бы вы его, когда он отправляется по ночным клубам.
Фараон Гутиеррес поправил фалды и штанины на бедрах.
— Какого хрена он тут делает? — тихо спросил Бруссард.
— Кто он такой?
— Ведет дела Сыра в Лоуэлле и Лоренсе, городах красных фонарей с долгой историей. Еще, говорят, только он может договариваться с этими психами, рыбаками из Нью-Бедфорда.
— Ну, тогда понятно, — сказала Энджи.