Боец брал ручку и писал: «В США – безработица, а в Китае – нет. Китайцы – не такие уж плохие ребята, и с ними вполне можно дружить».
А вечером статью бойца зачитывали по лагерному радио.
– Ты совсем рехнулся?! – вопили пленные. – Они тебя что, пытали?
– Да нет…
– Так почему ты…
И боец начинал защищаться.
– Все, что я сказал – правда!
– Предатель! Иуда!
Свои отворачивались, били, объявляли бойкот. А китайский офицер по-прежнему был ласков и обходителен.
Во время Корейской войны уровень «измены» был самым высоким за историю США.
– Надо для Зэка изобрести что-нибудь в этом роде, – говорит Пол. – Пусть он сам захочет развестись.
Я загибаю пальцы:
– Просить бесполезно, угрожать тоже. Он думает, что мы хотим его смерти и потому защищается…
Под конец я придумала: надо уговорить Зэка написать книгу «Развод– это прекрасно» и пообещать ему славу и деньги.
МОЙ КРОХА И Я
16 марта 2007 г.
Хочу ребенка. Пытаюсь объяснить себе почему:
1. Так надо. Ибо сказано: «Плодитесь и размножайтесь».
2. Будет кому в старости подать мне стакан воды.
3. Полу будет кого считать ребенком помимо меня.
4. Наши мамы будут счастливы.
5. Знакомые перестанут спрашивать «Ты вообще рожать собираешься?»
6. Наконец-то я перестану целые дни проводить за компьютером.
7. Кажется, я люблю детей. Они прикольные.
8. Я существенно расширю свой кругозор на тему материнства и детства. Потом из этого можно будет сделать смешную книжку.
9. Если родится мальчик – у меня будет шанс воспитать Принца на Белом Коне. Если девочка – ей можно будет завязывать банты. Что в равной степени интересно.
10. Я выполню свой долг перед нацией.
11. Первые 15 лет ребенок будет любить меня за красивые глаза. Это круто!
12. Все-таки дополнительный родной человек – это хорошо.
13. Вполне вероятно, что моим ребенком можно будет гордиться. Сначала у него будут успехи в рисовании «космоса», потом по какому-нибудь школьному предмету. А там и до Нобелевской премии недалеко.
14. Родить, чтоб был. Просто ради него самого. Подарить жизнь.
15. Призрачная надежда на бессмертие.
Мне не нравится идея рая. Соединение с Богом льстит моему самолюбию, но я не верю, что Господу понравится вечно соединяться со мной. Рай – это идеал: все уже понято, изведано и достигнуто. Покой – как на кладбище; радость – как под кайфом.
Я хочу вечно учиться, ошибаться, подниматься на ноги, говорить ерунду и совершать открытия. Именно поэтому мне нравится думать, что жить вечно – интересно. Жизнь – это и есть рай.
Душа, то есть наша личность, бессмертна, но не так, как принято считать в мировых религиях. Как от отца к сыну переходит определенный генотип, так из поколения в поколение передаются наши «Я». Мы еще не раз вернемся на эту землю, если наш род не оборвется.
В детстве я и мой друган Борька Папахин скрепляли клятвы кровью. Вырывали из тетрадки листок и писали: «Никаму неслова что мы потиряли варежки на горке». Расковыривали себе пальцы и ставили на бумаге зловещие кресты.
– Давай лучше расписываться лимонадом! – предлагал Борька. – Он дефицитнее.
Но я говорила, что все важные бумаги надо подписывать именно кровью, и пересказывала легенду о Феофиле Аданском, почерпнутую из журнала «Безбожник у станка».
– Этот Феофил жил в VI веке. Он хотел стать епископом, но вместо него поставили другого человека. Тогда Феофил написал кровью договор с дьяволом и поклялся, что если Сатана исполнит его желание, то он отдаст ему душу. Такой договор лимонадом не подпишешь.
– А на фига дьяволу душа Феофила? – удивился Папахин.
Тогда я не нашлась, что ответить. А ведь все просто: продать душу дьяволу – значит уничтожить ее. А подписать кровью – оставить свою кровь в залог. Только под ней надо понимать не жидкость, а род, потомство.
Все закономерно: грешники тратят время на стяжательство, прелюбодеяние и прочие радости. Их дети имеют все шансы заработать тяжелые неврозы. А там покатится: алкоголизм, болезни, смерть. Дьявол – это не мужик с рогами, это небытие, и если человек делает выбор в пользу греха, то небытие заберет его детей. Род вымрет, душа сгинет. Вот это и есть ад.
Не все так плохо, разумеется, и при желании потомки грешника могут выбраться из порочного круга. Только им будет намного труднее.
Позвонила знакомым генетикам: они сказали, что личность – это не ген, а жизненный опыт, который нельзя передать по наследству. Так что никакой души нет.
Может, у них и нет. А мне на всякий случай надо кого-нибудь родить. В конце концов это свинство – не дать моему прапрапрадедушке получить Нобелевскую премию.
ДОЧКИ-МАТЕРИ
19 марта 2007 г.
Мама очень скучает по нам с Лелей. Ей хочется принимать участие в нашей жизни, а мы, засранки, целую неделю ей не звонили.
– Я уже без вас телевизор начала воспитывать, – жалуется мама.
Отец подслушивает на параллельном телефоне.
– Ага, вчера захожу в большую комнату, а она на кого-то кричит: «Думать надо было, прежде чем замуж выходить!»
– Положи трубку!
Папа демонически хохочет.
Я почти всем обязана маме. Отцу, конечно, тоже, но он любил живопись чуть больше, чем детские горшки, поэтому при первой возможности сбегал от нас в мастерскую. Там, в зависимости от настроения, он либо пил пиво, либо создавал приличное искусство. Маме доставалась работа попроще: делать из нас с Лелей приличных людей.
Я до сих пор с благодарностью вспоминаю ее советы:
«Иди в угол и подумай о своем поведении!» – так у меня выработалась привычка размышлять о важном.
«Не грызи ногти, а то глист нахватаешься» – так я начала следить за своим питанием.
«Кто обзывается, сам так называется» – я научилась разбираться в людях.
Недавно вспомнила еще «Много будешь знать – скоро состаришься» и перестала взвешиваться. Чувствую себя помолодевшей на 10 лет.
Только с одним мама прогадала. Она говорила, что от печенья и конфет может испортиться аппетит. Ах, если бы!
Сегодня она рассказала, что когда мне было 3 года, я сперла из тумбочки ее зарплату. Потом съела акварельные краски, после чего меня вытошнило в ванную. Я решила ее помыть до прихода родителей: стиральным порошком, зубной пастой и солью.