[2 декабря 2005 г.]
Мама спит, она устала,
Ну и я писать не стала…
Выйдя из-за стола, на цыпочках подошла к ней, села с краешку на диван. Рука с истертым кольцом лежит поверх клетчатого пледа. Я помню это кольцо, когда у меня влезало в него два пальца. Ровное дыханье, трепет девчоночьих, загнутых ресниц…
От нее исходит сонное тепло – не сухое и жаркое, как от печки, а какое-то особенное, мамино. В детстве я очень любила смотреть, как мама спит: она казалась мне невероятно красивой.
Обнять, прижать к себе, расцеловать любимые ладошки. Не стала, конечно, ее тревожить. Поправила плед, спустившийся на пол, и вышла.
[3 декабря 2005 г.]
Мама улетает домой, в Россию.
Кто бы мог подумать, что мне, бесконечно взрослой тетке, будет так больно с ней прощаться? Две недели мы не расставались – болтали, смеялись, спорили. Со временем разница в возрасте стирается, и мама как-то незаметно превратилась из личного божества в лучшую подругу.
Мы пьем дрянной аэропортский кофе и говорим друг другу обычные слова.
Мамочка, родная, зачем ты уезжаешь? Ты нужна мне!
Я завалила ее подарками. Я хотела подарить ей весь мир, а она смущалась и отказывалась: «Да зачем, да это же бог весть сколько стоит…» Глупыш, мне ничего для тебя не жалко! И это не благодарность: благодарность – это когда ты за что-то платишь. Это просто тебе – просто так.
Баловать маму – лучшее из удовольствий. Привести в Диснейленд, купить шикарную шляпу, в которой ей некуда выйти, но которая так ей идет…
Она сжимает мою руку: «Знаешь, почему я горжусь тобой? Потому что ты умеешь воплощать мечты в реальность». А я целую ее в ответ: «Знаешь, почему я горжусь тобой? Потому что благодаря тебе у меня есть мечты».
Регистрация на рейс, очередь, человек в форме желает маме счастливого полета. Она идет к турникету. Мы не можем жить вместе: у меня гнездо здесь, а у нее – там. Но все равно мы до сих пор связаны пуповиной. И ничто в этом мире нас не разделит.
[6 декабря 2005 г.]
Кевин сделал мне предложение. Все было в лучших традициях жанра: уютный ресторан, вино, свечи…
– Мардж, от тебя одной зависит мое счастье.
Голос у Кевина был непривычно тихий. Он смотрел на меня поверх бокала – смущенно, как жених-новобранец.
– Ты всегда выручала меня в трудную минуту, на тебя всегда можно было положиться…
Кевин с нежностью коснулся моей руки.
– Выйди, пожалуйста, замуж за одного моего актера! Понимаешь, он из Новой Зеландии, и у него виза просрочена… Его того и гляди из страны вышлют, а у нас еще работы невпроворот. Можно, конечно, попробовать надавить на службу иммиграции, но на это уйдет время.
Я молча переваривала сказанное.
– Его зовут Зэк, двадцать лет, выглядит как принц. Вот увидишь, через пять лет он будет звездой мировой величины.
С фотографии, подсунутой мне под нос, смотрел дивный юноша: бритая башка, золотая цепь поверх майки, на бицепсе татуировка – две титьки, перевязанные подарочным бантиком.
Зэк, стало быть… Захарка по-нашему.
А что? Дармоед у меня в мужьях уже был, маньяк-летописец был, разводила тоже имелся. Только Зэка для полной коллекции не хватает.
Кевин преданно заглянул мне в глаза:
– Мардж, я тебе за это все, что хочешь, сделаю!
Вот теперь сижу дома, пью абсент и размышляю, что бы мне с этого «Гудвина» слупить: мозги, горячее сердце или смелость послать его подальше?
[7 декабря 2005 г.]
Я разглядываю ее уже двадцать минут. Худые руки в кулинарных перчатках, перепачканная мукой футболка, шорты. Сегодня она занимается крайне несвойственным ей делом: печет ореховый рулет.
У нее большие глаза, за которые ее в детстве дразнили лупоглазой. Если их накрасить так, как у Вивьен Ли, а брови выщипать, как у Анджелины Джоли, то 30 процентов мужиков будут думать, что она красива. А если глаза не красить, то 100 процентов мужиков пройдут мимо и даже не оглянуться.
Треугольное лицо с подбородком, за который можно ухватиться. Маленький аккуратный нос. Узкие губы.
Я знаю ее всю жизнь, и она не перестает меня интриговать. У нее нет вкуса, и потому все наряды и дизайны она подглядывает у других. Она не умеет быть начальником и разводит панибратство даже с прислугой. Собственно, потому она сегодня и готовит: домработница выпросила выходной и упорхнула на свиданку.
Спит голая. Даже когда не с кем спать. Перед тем как вымыться, тщательно себя рассматривает – ищет признаки старости, не находит и с облегчением лезет в душ.
Носит шляпы – они ей идут.
Любит строить из себя умную. Голова ее набита обрывками тысяч книг, но среди них нет ни одной научной. Она не отличает стамеску от долота и не знает, кто такой косинус.
Подруг выбирает очень скрупулезно. Следит за каждым словом и не доверяет до последнего. Зато с мужиками у нее полный бардак – может связаться за пять минут, а потом расхлебывать пять лет.
Танцевать не умеет. Я один раз видела на видео, как она изображает стриптиз, – хохотала до слез.
Она транжирит деньги, не глядя на ценники, а потом спохватывается и долго переживает.
Не смотрит телевизор, считая это пустой тратой времени. Зато читает желтую прессу, стоя в очереди в кассу.
По– английски говорит с чудовищным акцентом. Иногда забывает русские падежи.
Ест, сидя за компьютером, – потому что на еду тоже жаль времени. Говорит по телефону, проглядывая новости, – по той же причине.
Мечтает выиграть в лотерею, но никогда не покупает билетов. Мечтает в реальности встретить крутого мачо, но из Интернета не вылезает.
Я смотрю на ее руки, быстро скручивающие рулет. Смотрю ей в глаза… А она смотрит на меня. Она – это я. Мое отражение в черном окне напротив.
[11 декабря 2005 г.]
Я позвонила Кевину и велела присылать жениха.
– Буду устраивать смотрины твоему Зэку. Только скажи ему, что, если он притащится в костюме, с букетом и с благодарностью на лице, я его сразу за дверь выставлю. Пусть лучше пересмотрит «Унесенные ветром»: там есть тип мужчины, который мне нравится.
Ликованию Кевина не было предела.
– Мардж, ты любовь всей моей жизни! Даже не знаю, как тебя благодарить!
– Выпей яду. По крайней мере, я буду чувствовать себя отомщенной.