Ничего не ответив, Роберт перевел взгляд на окно. За кружевной занавеской темнели фабричные трубы – без единого дымка.
Марта взяла его за руку.
– Забастовка скоро выдохнется, – убежденно сказала она. – Японские фабрики уже начали работу, через неделю-другую то же будет и с английскими предприятиями. Как только у забастовщиков кончились деньги, они переругались между собой. Вы выкарабкаетесь!
Роберт махнул ладонью:
– Ни отцу, ни мне уже ничем не поможешь.
– Не преувеличивай. Подумаешь, банкротство! Моя-то фирма приносит тебе доход: по миру не пойдешь. Я грешным делом подумала, что это ты наколдовал нам эту забастовку: пожелал процветания моему бизнесу.
Дела у нее шли замечательно: иностранных солдат и моряков в городе – тысячи, им скучно, китайские заведения закрыты – где им еще тратить жалованье?
– Не надо меня жалеть, – произнес Роберт. – Деньги – ерунда, не в этом дело.
– А в чем? Не беспокойся, если тебе мало доходов от моего заведения, мы что-нибудь еще придумаем! Китайцы хоть и злятся на нас, но они с ума сходят по всему западному. Это золотое дно! Хочешь, займемся электрическими фарами для рикш? Я думаю, дело пойдет…
– Послушай меня, – перебил ее Роберт, – что должен делать мужчина, когда он вынужден продать свой дом, свою конюшню? Его отец под следствием, жена его не любит, а на сердце грех – убийство. Как думаешь – мне следует застрелиться?
– Ты дурак, Роберт Уайер! – прикрикнула Марта. – Благослови себя, скажи: «У меня на сердце мир и покой…»
Роберт сгреб в ладонь остатки спичек, раздавил их в кулаке:
– Черта с два. Отец отмыл меня от тюрьмы. Но я убил двух человек, и я за это буду сидеть.
– Где? – не поняла Марта.
Роберт обхватил пальцами голову:
– Здесь.
На висках и на лбу его остались черные угольные следы.
Уайеры продали особняк, а сами переехали в маленький дом с серыми стенами и черной черепицей на крыше. Аде там не нравилось: комнаты-кладовки, вентиляторов нет и до службы в полтора раза дольше идти.
Клим напугал ее. Раз он пронюхал о подарке Даниэля, стало быть, об аэроплане знали и другие. Мистер Бернар наверняка что-то задумал. Но что? И почему он втянул в эту историю Аду, не спросив ее позволения? Он намекал на свои чувства, но разве любящий человек бросит девушку на такой долгий срок? Разве он уедет, не оставив ей денег? Ведь если Эдна узнает обо всем, она скажет Лиззи, и Аду уволят. На что ей тогда жить?
А вдруг мистер Бернар – преступник? Вдруг он нарочно пытается заманить ее в ловушку? Ада так распаляла воображение, что иногда ей начинало казаться несусветное: «На самом деле Даниэль безумный ученый, и он ставит опыты над молодыми женщинами» или «Он хочет продать меня в гарем китайскому мандарину».
Она жаловалась Мите:
– Мне страшно! Он какой-нибудь Джек-Потрошитель.
Митька-дурак светло улыбался:
– Потрошитель – это очень хорошая профессия. Я знаю одного парня: он кого хочешь в пять минут выпотрошит – хоть буйвола, хоть собаку. Много денег зарабатывает.
Еще на Чапу-роуд Ада заметила, что за ней следит хулиган. Достала пенсне, посмотрела – точно: серый плащ, кепка, планшет. Вид очень подозрительный. Прибавила шагу – он не отставал; заскочила в пекарню, спряталась за корзинами с хлебом – серый плащ ждал ее на противоположной стороне улицы.
Сердце у Ады дрожало, как заячий хвост. А что, если мистер Бернар и вправду уголовник? А этот шпик – его подручный?
Ада выглянула из пекарни. На всякий случай нащупала в кармане маникюрные ножницы. «Если кто полезет грабить, – говорила Бэтти, – бей в руку, в ногу или в зад. Так до смерти не убьешь, а смотаться успеешь».
Хулиган нагнал Аду почти у самого дома. Сначала она увидела его тень на стене, вскрикнула, обернулась. Это был парень из полиции, что приходил к Уайерам насчет Хобу.
– Что вам? – пролепетала она, попятившись.
Парень снял кепку:
– Вы помните меня? Я Феликс Родионов. Мы в Гензане встречались. – Он вынул из-за пазухи мятый конверт: – Вот, это вам.
На конверте была золоченая надпись: «Приглашение на ежегодный бал Кадетского общества в Шанхае».
Ножницы выпали из рук Ады и со звоном ударились о мостовую. Феликс подобрал их:
– Вы потеряли.
Румянец во всю щеку, чуть кривоватый нос, один передний зуб темнее другого. Ада в растерянности смотрела на Феликса, не зная, что отвечать.
Он вертел ножницы в руках:
– Бывшие кадеты скинулись деньгами: сняли зал, пригласили оркестр.
– У меня платья нет, – пролепетала Ада.
Этот парень, верно, приметил ее в доме Уайеров. Она улыбнулась, но улыбка вышла кривая и слабая.
– Ну, проводите меня, раз на бал пригласили.
Как он просиял! Ада подумала, что было бы неплохо завести ухажера-полицейского: если что, он поможет ей отвадить Даниэля Бернара.
На следующий день Феликс прикатил к дому Уайеров на мотоцикле. Дождался, когда Ада выйдет за ворота:
– Садитесь, прокачу.
Она с ужасом покосилась на вонючую, забрызганную грязью машину:
– Нет, спасибо. Мне не нравится, как она гремит.
Феликс изумился, но спорить не стал.
Каждый день он провожал Аду до дому. Ехали на трамвае – забастовка, слава богу, кончилась. Толпа припечатывала их друг к другу; Ада и смущалась, и радовалась этой вынужденной близости. Феликс ей нравился: он был из тех, с кем даже в полночь не страшно выйти на улицу.
Но в разговорах с девушками он был не силен.
– Что ваши хозяева болтают? Уволят старика Хью или нет? – спрашивал Феликс, нависая над Адой (она была ему по плечо).
– Не хочу даже думать о нем, – морщилась Ада. – Он противный. Лучше расскажите о себе. О чем вы мечтаете?
– Ну… Э-э…
Признается или нет, что давно хочет поцеловать ее?
– А вы смеяться не будете? – спросил Феликс, краснея.
– Не буду.
Он держался за кожаную петлю под потолком вагона, голова в истертой кепке загораживала лампу.
– Я еще мальцом читал одну книгу…
– О, вы читаете?
– Редко… В той книжке было про необитаемый остров и моряка.
– «Робинзон Крузо»?
– Кажется… Не помню названия. Я бы один хотел пожить – испытать себя. Знаете, кругом никого на тысячу миль. Смогу пожрать добыть – выживу, не смогу – сдохну. Я думаю, я бы смог – хоть бы мышами питался.