Нина сказала, что живет в Шанхае, снимает особняк в Международном поселении.
– Чем занимаешься?
– Провожу балы.
Нина хвасталась: маскарад двойников – каждый должен представить какую-нибудь знаменитость.
– У нас было две Флоренс Миллз, [21] три Томаса Бичема [22] и четыре Джерси Лили. [23]
Маскарад «Восточный базар» – очень смешно получилось: все нарядились в торговцев и продавали друг другу кто рыбу, кто орехи, кто хворост… Одна дама приехала на настоящем верблюде. Когда музыканты начали играть джаз, он перепугался и начал орать дурным голосом.
«Рассказывай, дорогая. Говори со мной. Я все пойму. Буду идти с тобой вечно – вдоль поезда, вдоль блестящих рельс. Хочешь, заманю тебя и украду? Хочешь, угощу конфетой – у меня есть. Как гексаграмма „Цянь“ – каждая шестерка шпал (в „Книге перемен“ означает „небо“). Знаешь, родная, где бы я ни был, я никуда от тебя не уезжал…»
Нина прибыла сюда, потому что ее знакомый попал в заложники. Сердце дернулось – ехать в эту дыру ради какого-то знакомого?
– Ты что-нибудь разузнала о нем?
Нина покачала головой:
– Пленников увели в горы. Войска идут по следу, но приблизиться не могут: главарь бандитов сказал, что иначе он прикажет расстрелять людей.
– Этот знакомый – пан Лабуда? – не выдержал Клим.
Нина рассмеялась:
– Иржи спит у себя в купе. Я взяла его с собой, но толку от него мало.
Камень с души упал. Значит, не любит Нина Лабуду. Так зачем она здесь? Зачем таскает с собой Иржи? Спрашивать нельзя, ревновать нельзя, можно только смотреть и не верить своим глазам: все-таки привела судьба встретиться.
Нина взглянула на часы:
– Бог с ним, с проводником. Хотела почитать – сейчас все равно поздно. Ты где остановился?
– Нигде.
– Хочешь, в мое купе пойдем? У меня верхняя полка свободна.
Великие звездные боги, Фу, Лу и Шу, спрячьте золотые монеты, свитки мудрости и персики долголетия, пустите меня к моей женщине, в темноту, заприте двери, завесьте окна.
Уймите сердце мое, дайте вздохнуть свободно.
Впрочем, знаете что? Пришлите мне прекрасную Гуань Инь, богиню милосердия. Говорят, к ней надо взывать в минуты опасности. А сейчас такая минута:
женщина моя
там,
внизу,
не спит.
Клим молчал, прислушиваясь к ее дыханию. Столько месяцев не видел ее, а каждый вздох, каждый шорох знакомы. Над ухом звенел комар, луна просвечивала сквозь штору размазанным кругом.
Эх, родная, родная… О чем ты думаешь сейчас? Лежишь, спрятав руку под подушку, – знаю, даже не видя тебя.
Медленно, дюйм за дюймом, целую вечность двигаться к краю полки. Посмотреть вниз. Маки на твоем халате кажутся почти черными…
Нина села.
– Заели комары! – сказала в сердцах. – Откуда их столько?
– Хочешь, выловим?
Клим с готовностью спрыгнул вниз, вытащил из чемодана фонарик. Тусклый свет озарил купе, и луна за окном погасла.
– Посвети мне: где-то тут пищали, – сказала Нина, оглядывая стену у изголовья. – Ага! Есть!
От комара осталось мокрое место.
– Тут еще две штуки сидят! Дай-ка мне газету.
Клим, улыбаясь, следил за ней. Нина боролась с врагами: «Сюда посвети! И сюда! И сюда!»
– Они наверняка под потолком затаились. Подержи меня.
Не смея передохнуть, Клим взял ее за талию, подсадил, чтобы она могла дотянуться до верхних полок. Луч фонаря подсвечивал широкие рукава ее халата.
Внезапно потеряв равновесие, Нина обхватила Клима за шею. Фонарь полетел под стол.
– Ох, прости…
Клим осторожно поставил ее на пол – напугавшуюся, тяжело дышащую. Обнял, поцеловал в губы. Думай что хочешь… но это невозможно: залететь сюда, как шальная пуля, и не…
Нина ослабла, села на постель:
– Ты что?
Клим не отвечал. Встал перед ней на колени, раздвинул полы халата. Груди с темными сосками, черная родинка – как капля шоколада. Ткнулся лицом в нежность живота:
– Делай что хочешь – люблю тебя.
– Клим… не надо…
Он отвел ее руки за спину. Контрабандист, нарушитель границ…
Нелепейшее, восхитительное счастье: разбирать ночью перепутавшиеся цепочки нательных крестов.
Клим даже во сне не отпускал Нину. Чудесный, родной…
Физическая страсть бывает двух видов: когда тобой восхищаются, когда голова идет кругом от недоуменно-радостного «Господи, за что мне такое счастье?!» А бывает, тебя используют, как носовой платок: ты ценна и совершенно необходима для отправления естественной надобности.
В этом вся разница между любовью и грубым скотством.
Нина гладила запястье Клима. Он-то любил ее со всей нежностью, на которую был способен. Он ничего не забыл и ничуть не изменился. А она?
Нина позвала его к себе в купе, потому что у нее были свои причины. Возможно, Клим не поймет, но, когда тебе одиноко, когда ты вконец запутываешься, тебе надо, чтобы кто-то оказался рядом. Кто-то, кому не все равно.
Нина смотрела на своего мужа. Сердце тревожно екало в груди.
Она использовала Клима – как носовой платок? Неужели он завтра проснется с тем чувством опустошенности, которое возникало у самой Нины когда-то давно – когда к ней захаживал начальник казенных складов?
Клим удивил ее: хорошо одетый, хорошо пахнущий и – вопреки ее пророчествам – вполне успешный: «Ежедневные новости Северного Китая» – весьма солидное издание.
Досада, что он прекрасно обошелся без нее, и острое желание присвоить его… Когда Нина привела Клима к себе в купе, то долго прислушивалась к шорохам наверху: «Неужели он уснет и даже не попытается?..» Сама все устроила.
Бурная радость, счастье, которое не опишешь словами… В тот момент она его действительно любила, и он должен был это почувствовать.