Да русские и не живут миром: поделились на партии, отгородились друг от друга. Здесь «совы» – советские служащие, здесь «киты» – те, кто принял китайское подданство, а здесь «квиты», живущие по временным квитанциям.

Вот пойдет Танечка замуж, неужто родного отца не позовет на свадьбу? Приехать Макар не приедет – денег нету, – но все равно хочется. Самая красивая – Танька-то. Младшие дочки в мать-калмычку удались, Марья Макаровна – в предка-драгуна какого-нибудь, а Танечка – загляденье.

Когда Макара уволили из депо за беспаспортность, дочь старшая прислала письмо: приезжай с девочками в Шанхай, тут сознательные люди живут и Белое дело процветает. Будем вместе готовить отпор большевикам.

Танечка в крик: «Ни за что своего жениха не брошу!» Младшие тоже реветь, а потом ничего, согласились.

Приехали – и что же? Русских людей на Бродвее – как песку в море, а Белого дела не видать. Кто им будет заниматься, если кругом нищета и сплошное страдание? Нет на чужбине почета русскому человеку. В газетах пишут, бельгийским участникам войны назначили пенсион за их раны и геройство. А русским кто назначит? Бельгия эта – козявочная страна, на карте ее только с лупой для чтения найдешь, а деньги на справедливость у ней имеются. А в России – этакой махине! – совести вообще нет.

Танечка звала сестер в Союз: «Будем делать социализм. Вы в этом Китае лишь даром молодость растрачиваете, а в СССР пойдете в институт – вас там на фельдшеров или зубных техников научат».

Это, положим, сказки, а вот замуж девкам надо. В Шанхае для них мало женихов. Свои, русские, все больше безработные или вечно выпимши, а не за своих Макар Заборов дочерей не отдаст. Знаем мы этих англичан и прочих союзников: наобещают с три короба, а потом драпанут. Вон они как с государь-императором поступили – бросили на съедение.

Большевики, конечно, тоже сволочи, но если какой порядочный из них попадется – чтоб водки в рот не брал и с ремеслом надежным, скажем сапожницким или слесарным, – то отчего с ним не породниться? Только пусть он нам наперед уважение покажет: пришлет сватов, как полагается, сам явится, поговорит о восстании в Бессарабии или еще на какие умные темы. А там и по рукам ударим: «Выбирай, мил человек, любую дочку – какая больше нравится. Вот тебе мое родительское благословение».

Марья Макаровна даже думать не хотела о возвращении. И никто ее ослушаться не мог, потому что у нее характер в Зою Буянчаевну, Царствие ей Небесное. Так и жило семейство Заборовых помаленьку. Макар оборудование налаживал на холодильной фабрике «Hazelwood», что на Чусян-роуд. Дочкам гостинцы приносил – мороженое имбирное, пломбирное, с орехом или фруктовым сиропом. Паша и Глаша поступили в чайную контору – это им Танечка устроила через рекомендательное письмо.

Марья Макаровна чуть не каждый день по собраниям шастала. Оно и понятно: туда иной раз такие женихи приходят – хоть во фрунт перед ними становись. Все о государственном толкуют, и не просто так, а со смыслом.

Один скажет:

– До нас эмиграция была пассивной. Все, что ждало ее, – это позорная ассимиляция с местным населением.

Второй скажет:

– Нам нужно зрить в корни! При царе Алексее Михайловиче было корпоративное фашистское государство, замкнутое на интересах нации.

А Марья Макаровна поднимется во весь рост, поглядит эдак, огненно:

– Мы будем вести борьбу по следующим направлениям: врагов разделить, поссорить, создать у них ложное представление об организации. Вселить страх и мысль о поражении – тем самым враги превратятся в нейтральных граждан. Нейтральных превратить в сочувствующих, а тех – в фашистов. Работа среди фашистов – создать чувство спайки и уверенности в победе.

Господа офицеры от уважения захлопают. Вот ведь какая дочка выросла! Но все равно одну ее отпускать к женихам нельзя. Пусть, если хочет, с отцом ходит.

4

Перед новым собранием Марья Макаровна сказала:

– Вы, папаша, сидите дома. У вас язык без костей: что где услышите – тут же и растреплете. А у нас дело опасное.

Ах, доченька, с кем в нашем бординг-хаусе трепаться? Сбоку – китайцы, наверху – японцы, хозяйка, мадам Пенелопа, – то ли гречанка, то ли цыганка, то ли еще какая национальность. Ты им «здрасьте» говоришь, а они тебе «хэлло» или еще что похуже скажут.

А насчет опасности – станет из-за тебя полиция керосин жечь, чтоб по твою душу на мотоциклетке ехать! Это говорится не для того, чтобы тебя принизить, а для того, чтобы ты головой своей умной подумала.

Все же на собрание пошли вместе. Хозяин квартиры – его благородие штабс-капитан Просилкин. Человек стройный, бородатый и с пониманием юмора.

– Я нынче в кладбищенских сторожах хожу, – пояснил. – По молодости мечтал дослужиться до генерал-полковника. А теперь стал генерал-покойник. Доволен: подчиненные у меня тихие.

Кто ему, интересно, шишку на лбу поставил? Но спросить неудобно: вдруг это дело интимное?

Пришел полковник Горохов – тоже отличный человек, но с такой мордой, что прости господи! То ли шрапнелью его изувечило, то ли в застенках пытали. Одним словом, не жених.

Горохов сказал, что разносит русские газеты, и даже присказку смешную придумал: «Новости дня, новости дня: скоро Троцкий станет, как я». Люди сочувствуют – торговля идет.

Потом явились еще двое – один телефонист Кобец, другой барон Шерих. Правда, барон не работал по специальности – служил фармацевтом в аптеке на авеню Фош. Всего пришли двенадцать человек, если считать хозяина.

Штабс-капитан усадил соратников пить чай без сахара. Марья Макаровна поднялась – ну такая важная, прямо министр.

– Наши ряды понесли невосполнимую утрату, – сказала она. – Назарчик получил боевое крещение в ногу. К нему в госпиталь приходила полиция, но он никого не выдал. Мы успели его вывезти в безопасное место.

О ком это она? Лица у гостей суровые, как на похоронах, – нехороший знак.

Марья Макаровна перешла к повестке дня. Сначала отчиталась по важной идеологической акции: разгроме мастерской скульптора Карсицкого, который вероломно начал делать барельеф на советское консульство. Потом по тетрадке рассказала о царе Иване Калите, родоначальнике национальной русской идеи. Затем перешла к великодержавности и богоносности. Господа офицеры слушали и курили самокрутки.

Спели тихонько песню:

Золотой сигнал над нами,

Милой нацией он дан!

Наша вера – это знамя,

Наше сердце – барабан!

Макар тоже пел, хотя очень боялся забыть слова. Но ничего, справился. Барон Шерих даже похвалил его и сделал Марье Макаровне комплимент:

– Это очень хорошо, что вы привлекли к делу папашу. Нам надо разворачивать агитационную работу среди населения.

Целый час спорили, что делать с какой-то женщиной – то ли Ниной, то ли Нюрой. Из разговоров Макар понял, что она виновна в том, что Назарчик попал в госпиталь. Так ничего и не придумали.