Тамара и Даниэль посоветовали ей завести охрану…
Сейчас все, у кого есть деньги, боятся похитителей. В особенности китайские богатеи, приехавшие из разоренных войной провинций. Они совершенно беззащитны – в Шанхае у них ни друзей, ни родственников, которые могут порекомендовать надежных людей. Наймешь человека – а он окажется членом банды.
Нина натянула одеяло до подбородка.
Если она пригласит русских офицеров и предложит их услуги богатым китайцам, то дело пойдет. Эти ребята сумеют защитить ее саму – и от Уайера, и от кого бы то ни было. И ей действительно нужно переехать во Французскую концессию: там проще получить разрешение. А первых клиентов можно найти через Бинбин.
Нина не спала до рассвета: ворочалась, думала. «Девушка Гибсона» – владелица охранного агентства: несусветная дикость… Однажды Даниэль показал ей очень хорошую цитату у сэра Артура Конан Дойла: «Делай, что должен, и будь, что будет. Вот повеление, данное рыцарю».
Все правильно: будь, что будет.
Всех господ офицеров как ветром сдуло в тюрьму. Марья Макаровна страшно о них горевала, хотела идти сдаваться полиции, но потом подумала, что без нее дело славянского фашизма совсем захиреет.
Макар ночами не мог спать – все боялся: сейчас явятся усатые сикхи и уведут родную кровиночку. Марья Макаровна утешала его: «Вы, папаша, ужас какой малодушный. Мои соратники – люди проверенные. Они ни слова не скажут сатрапам обо мне». Он просил ее уехать к сестре в Харбин – пересидеть страшные времена, – но и тут она не послушалась.
Видно было, как горевало ее сердце по пропавшим друзьям. Через знакомых она отправляла им передачки, пыталась найти адвоката. Так где его возьмешь? Он денег стоит.
Из парней теперь захаживал только Назар – тот самый, раненный в ногу. Марья Макаровна ругала женщин, что его подстрелили, клялась отомстить, но Назар сказал, что к тем, у кого есть револьверы, лучше не соваться.
Младшие дочки – Паша и Глаша – поселили его у знакомых. Отбили соплюхи парня у Марьи Макаровны: теперь он с ними на крыльце сидел, колол им орехи и рассказывал о всяких геройствах.
Снова затеплилась надежда в отцовском сердце. Назарка – явление природы бестолковое, ремесло у него несерьезное, фотографическое, да и нога может криво срастись – будет хромым как черт. И все же Макар приносил молодежи гостинцы с фабрики – мороженое имбирное и пломбирное. Авось детушки до чего-нибудь договорятся, на крылечке сидючи. Макара поймали на воровстве продукции и выгнали взашей, не отдав недельного заработка.
Горемыки русские – те, которые без службы, – ехали на трудовой рынок на сенной площади в Китайском городе. Тащили клочья сена, оставшиеся от буйволиного и лошадиного кормления, валили все в кучу и укладывались отдыхать на свежем воздухе. На подошвах ботинок писали мелками цену за поденный труд: те, кто послабее и без специальности, – двадцать пять центов, молодые и мастеровитые аж на доллар замахивались. Китайские подрядчики ходили между вытянутых ног и после нещадной торговли уводили с собой рабочую силу.
Макар не знал, как объяснить им, что он наладчик. Поначалу тоже хотел доллар попросить, но его не взяли ни на первый день, ни на второй – всю неделю только даром на трамвай тратился, у дочек брал взаймы.
Только когда он скинул цену до того, что сказать смешно, его взяли на кожевенный завод – таскать крючьями шкуры из известковых бассейнов и соскабливать с них шерсть.
Кругом грязища первобытная, пыль, вонь и ужас. После смены Макар вышел из цеха; рабочие-китайцы расселись на корточках вдоль стен – рис палками лопать; посмотрели на Макара и загоготали.
– Чего ржете, дьяволы? – буркнул он.
Те еще пуще развеселились.
– Они, верно, говорят, что теперь вы наконец стали белым человеком, – сказал кто-то по-русски. – У вас все лицо в известковой пыли.
Макар изумился. Посмотрел – а это его напарник, с которым он целый день шкуры ворочал: тоже весь как в муке обваленный.
– Я думал, вы китаец! – ахнул Макар. – Знал бы, что вы свой, родной, так я б не молчал всю дорогу!
Представились друг другу. То был полковник Лазарев, бывший командир Сибирского стрелкового полка. Услышав это, Макар оробел.
– Отставить церемонии, – усмехнулся господин полковник. – Мы все тут подневольный люд. Вы, Макар, как знаете, а я в эту дыру больше не полезу. Чахотку здесь подхватим – и поминай как звали.
Макар сказал, что полностью согласен.
На следующий день они лежали рядом на сенной площади – с надписью «пятьдесят центов» на ботинках. Лазарев кутался в латаную шинель офицерского кроя, самокрутку держал по-благородному – между двух пальцев.
– У меня во Французской концессии супруга с маленьким сыном живут. Работы нет, хозяин скоро из квартиры погонит…
Макар рассказал ему о своих девицах. Лазарев слушал, качая головой.
– Молодежи труднее всего, – проговорил он. – Не знают, куда приткнуться, хватаются то за одно, то за другое. Я их не осуждаю, Макар. Без надежды нельзя… А все эти большевизмы, фашизмы, китайские национализмы суть надежда на хорошую жизнь в будущем. Если наше поколение не сумело дать детям ни дома, ни пропитания, что еще у них остается?
Умнейшая голова был этот полковник. И к тому же благородный до изумления. Один человек рассказал Макару, что в 1923 году Лазарев получил от контр-адмирала Старка денежную премию – за ведение переговоров с Муниципальным советом о высадке беженцев в Шанхае.
– Ничего не взял себе, все отдал в фонд больных и раненых. «Я, – говорит, – здоров, как-нибудь выкручусь. А этим людям без лекарств конец».
Вот какой замечательный человек! А уж как трудно ему приходилось, Макар своими глазами видел.
– Вот заработаем, господин полковник, на трамвай, вы с женой и сыночком к нам в гости приезжайте, – говорил он. – Посидим, чайком побалуемся.
Лазарев улыбался:
– Спасибо, Макар.
То, что казалось несбыточным, вдруг свершилось само собой: на сенную площадь приехал автомобиль с белой дамой. Она вышла, покрутила головой в шляпке с перьями и направилась прямо к полковнику – он как раз встал, чтобы косточки размять.
Макар не слыхал, о чем они разговаривали (дама отвела Лазарева в сторонку), только видел, что лицо его просветлело.
– Идемте! – крикнул он Макару и направился вслед за дамой.
Ему и полковнику велели садиться в автомобиль – Макар сроду не ездил в автомобилях. Сиденья кожаные, ручки на дверцах – чистый хром. А шофер – китаец с усиками.
Дама оказалась русской, звали ее Нина Васильевна. Она привезла их в контору, усадила на стулья и подробно расспросила – кто да что. Деньги предлагала – больше, чем на холодильной фабрике. Но за это велела набрать людей, обучить их и всесторонне подготовить к охране личности и имущества.