— Но Джильда Рейне никогда не продает свои картины. Она жертвует их больницам, но никогда не продает. Как тебе удалось?
Он пожал плечами.
— Я написал ей в письме, что мне нужен подарок для лучшей в мире женщины.
— Льстец! — отмахнулась Карен Эллиот, но ее щеки слегка зарумянились — впервые за несколько месяцев.
Лайам не упомянул, что Джильда вряд ли продала бы ему картину, если бы не Обри. Это ей он обязан уникальной покупкой. Даже Триша не могла скрыть удивления и разразилась долгим монологом на эту тему, когда записывала ему свой номер телефона. По которому он, разумеется, не собирался звонить.
Карен откинулась на подушки.
— Это так прекрасно. Это прекрасно.
Слезы струились из ее глаз. Лайам беспомощно топтался рядом, но его отец подошел к жене и крепко ее обнял. Был ли этот эмоциональный взрыв как-то связан с тем, что Обри говорила о картине? Лайам почувствовал, что краснеет. Если это так, то ему лучше оставить родителей вдвоем.
Он отошел к окну и стал глубокомысленно рассматривать Бруклин.
— Я хочу повесить ее в спальне, — услышал он голос матери.
— Только покажи мне, где, — ответил отец. — Лайам, ты мне поможешь?
— Конечно.
С картиной в руках Лайам последовал за родителями в спальню. Отец помог жене поудобней устроиться на кровати. Она обвела взглядом комнату и указала место.
— Вот здесь. Я хочу, чтобы это бросалось мне в глаза первым, когда просыпаюсь, и последним, прежде чем я засну.
Отец снял картину, уже висевшую на стене, и заменил ее полотном Джильды Рейне.
— Волшебно, — сказала Карен. Майкл обнял жену.
— Да, правда, волшебно.
Лайам поглядел на мать, затем повернулся к отцу.
— То есть ты понимаешь эту картину? Майкл быстро отодвинулся от Карен.
— Твоя мать просто влюбилась в один рисунок Джильды Рейне, который висел в больнице. Я спросил, что уж такого замечательного в этой картине, и мне объяснили.
Лайам понимающе посмотрел на отца.
— Мне тоже пришлось выслушать объяснения, прежде чем я понял.
Отец вышел из комнаты и вернулся, держа в руках два пригласительных билета с золотым обрезом.
— Раз уж ты здесь, я хотел попросить тебя об услуге. В субботу вечером будет благотворительный бал, мы с твоей матерью решили не ходить. Но кто-то из Эллиотов должен присутствовать. Тебе нужен смокинг и дама. Найдешь кого-нибудь?
Перед мысленным взором Лайама возникли фиалковые глаза Обри. Нет. Ни в коем случае. Ему придется найти кого-нибудь еще, у кого есть вечернее платье и нет планов на субботний вечер.
— Конечно.
— Вот и хорошо.
— Ну что, тогда я ставлю шампанское на лед и заказываю обед в мамочкином любимом ресторане? — предложил Лайам.
Где он возьмет эту девушку в вечернем платье? До субботы осталось так мало времени. У него не было свиданий с того незабываемого рождественского обеда, на котором дед выкинул свой легендарный фортель. Но не станет же он объяснять это отцу. Если его родители хотят, чтобы Лайам пошел на благотворительный бал, он пойдет на благотворительный бал, в смокинге, с дамой и всем, с чем положено.
Обри смотрела на мужчину, стоявшего рядом с ней, и грезила о постели. Мягкой постели с шелковыми простынями и пышными подушками. Забраться в нее и уснуть. И никакого секса!
Мысль о сексе сразу повлекла за собой мысли о Лайаме Эллиоте.
Обри сердито вздохнула и посмотрела на свои украшенные бриллиантами часики. Как долго удалось продержаться на сей раз? Меньше часа назад она в очередной раз поклялась себе никогда не думать о Лайаме Эллиоте и о том, что между ними было. Как мало у нее силы воли! Но это только потому, что она устала. Последние пять ночей Обри почти не спала, стоило улечься в постель, как она сразу начинала думать о Лайаме, а когда удавалось уснуть, снился ей тоже он.
Черт бы его побрал!
Как будто для того, чтобы Обри вообще не забывала о Лайаме ни на секунду, на другом конце бального зала появилась Триша Эванс. Кстати, Триша ведь видела, что Лайам и Обри приехали в галерею вместе, но это не помешало ей всучить Лайаму свой номер телефона — с мерзкой настойчивостью и откровенно приглашающей улыбкой.
Ведьма.
И тут Обри заметила спутника Триши. Лайам. Что ж, даме недолго пришлось ждать его звонка. Обри задохнулась от… От чего? От гнева? От ревности? Что бы ни было, Обри не имела права на эти чувства. Как она могла сердиться или ревновать? Они с Лайамом были и навсегда останутся чужими друг другу.
— Кто эта цыпочка?
— Прошу прощения? — Обри повернулась к своему спутнику, футболисту огромного роста. Один из журналов ее отца поместил несколько статей о Баке Парксе и его недавнем выходе из Национальной футбольной лиги. Ее отец предложил Обри и Баку «немного подогреть интерес публики», появившись вместе на благотворительном балу.
— Та брюнетка в откровенном красном платье. Ты смотришь на нее так, будто собираешься выцарапать ей глаза.
Неплохая мысль.
— Никто. Она вообще никто.
В этот момент Лайам повернул голову и посмотрел на Обри через огромный, наполненный народом зал. Сердце замерло у нее в груди. Он прекрасно смотрелся в смокинге. Элегантно. Сексуально. Шикарно.
— А, теперь я понял, в чем дело. Обри оглянулась на Бака.
— О чем ты?
— Дело не в ней. Дело в нем. Он что, читает ее мысли?
— Ты ошибаешься. Просто этот человек — финансовый директор главного конкурента «Холт Энтерпрайзиз».
Бак усмехнулся.
— Кого ты пытаешься обмануть, Обри?
Бак был высоким, симпатичным и забавным. Ему тоже очень шел смокинг. Почему он ей не нравится? Не нравится, и все тут. Ее пульс не подскакивает, когда он произносит ее имя, руки не дрожат, когда он смотрит на нее, искры не пробегают по телу, когда он ее касается. Судя по всему, это чувство — точнее, его отсутствие — было взаимным.
В глазам Бака заплясали чертики.
— Ну что, заставим парня понервничать? Он идет сюда.
Сердце Обри остановилось, а потом застучало, как кузнечный молот. — Да?
— Ага. Давай я тебя поцелую. Сделаем вид, что мы без ума друг от друга.
Прежде чем она успела что-либо сообразить, Бак обнял ее за талию и притянул к себе.
— Решайся, а то будет поздно, — прошептал он.
— Обри.
От голоса Лайама она вся покрылась мурашками.
Обри помедлила секунду, чтобы взять себя в руки, и с равнодушной, как она надеялась, улыбкой повернулась к Лайаму.